Иван Исаков - Командиры мужают в боях

Я протянул одну из листовок Ракчееву:

— Читал?

— Да.

— Что скажешь?

— Не все, должно быть, гладко у. них, раз с комиссарами заигрывают.

Ночью поступило распоряжение на отход. Мы снялись с занимаемых позиций и двинулись в путь. Батальон опять находился в арьергарде. Последней покидала позиции 2-я рота, с которой шел старший сержант Ильин — теперь уже помощник начальника штаба. Комбат был где-то впереди. Колонны 1-й и 3-й рот замыкали мы с комиссаром. Двигались всю ночь. С рассветом над нами снова повисли самолеты противника, они не бомбили, а только патрулировали. Это было странно. Направлялись мы на станцию Приколотная. Недалеко от нее, справа и слева, завязался бой. Едва немецкие пулеметы открыли огонь, на наши колонны посыпались бомбы.

Комиссар взглянул на карту:

— Вот здесь они и должны были нас захлопнуть.

Видимо, гитлеровцы рассчитывали захлестнуть горловину, через которую проходили наши части, но у них ничего не вышло. Мы успели прорваться.

Бомбежка и обстрел с воздуха усилились.

Мы с Ракчеевым ехали несколько в стороне от общего потока людей. Местность как на ладони: ни скрыться, ни замаскироваться. На бреющем полете появились шесть двухмоторных «мессеров» и стали кружить прямо над нами. Неужели будут стрелять по двум всадникам?

На всякий случай спешились, залегли. А карусель продолжала вертеться. Снаряды и пули впивались в дерн. Наконец вражеские самолеты улетели. Мы с комиссаром поднялись. Оба живы и лошади целы. А неподалеку, в лощине, — груды тел, крики, стоны. Оказывается, это не нас, а укрывшихся в лощине обстреливали.

Для меня с Ракчеевым ужаснее всего было сознавать, что мы ничем не могли помочь им. Отдали индивидуальные пакеты — все, что имели, и с горечью, со стыдом За свое бессилие двинулись дальше.

Мозг сверлила мысль: как бы сохранить управление батальоном. Вместе с комбатом постарались рассредоточить его, чтобы нести меньше потерь от бомбежек и обстрелов с самолетов. Подъехал к нам командир хозяйственного взвода сержант Иван Егорович Гаркавенко и спросил, где будем кормить людей. Какая тут кормежка!

Соберешь бойцов возле кухни, а фашисты налетят и побьют всех.

— Нет, — твердо ответил Цуладзе, — до темноты не будем кормить. Смотри, береги кухни. Не суйся с ними туда, где много войск.

Так продвигался наш батальон. На станции Приколотная, вернее, в районе станции, мы все собрались вместе — и командование и батальон, не хватало только 2-й роты лейтенанта Ивана Кузьмича Сафронова. Но вскоре, прорвавшись через вражеский заслон, она нас догнала. Потери в роте оказались незначительными.

Бомбежка несколько поутихла. Мы воспользовались передышкой, прошли по ротам и сообщили общее направление дальнейшего марша.

Хотелось верить, что еще немного — и мы зацепимся за какой-то удобный рубеж и станем стеной на пути противника. А пока продолжали идти, и каждый шаг больно отдавался в сердце.

Наткнулись на кустарник. Остановились, спешились, чтобы размять ноги.

— Может, погрызем что-нибудь? — предложил кто-то.

Но, кроме нескольких сухарей, ни у кого ничего не оказалось. Ракчеев вытащил из кармана бутылку, которую ему дал на железнодорожных путях Приколотной какой-то солдат. Мы откупорили ее, по очереди отпили по самой малости и стали грызть сухие корки. А хотелось просто напиться самой обычной воды, уж очень было жарко. К нам подошел Ильин, доложил капитану Цуладзе о положении во второй роте. Мы предложили ему сухарь и в крышку от фляги налили немного вина. Он с безразличием принял наш дар.

— Я сильно потер ноги, и мне ничего не нужно, лишь бы немного проехать.

Я уступил ему свою обозную, изрядно уставшую лошадку, Ильин уехал.

Пока мы сидели, наши роты ушли вперед. Пора было и нам двигаться дальше. А тут, откуда ни возьмись, появились неприятельские мотоциклисты и с ходу открыли огонь по кустарнику. Все бросились к лошадям. А я стал продираться через заросли. Ветки цеплялись за плащ-палатку, за автомат. Огонь не прекращался. «Ну, думаю, влип по-глупому». Оглянулся: откуда бьют? Оказалось, гитлеровцы выскочили уже за станцию Приколотная и обстреливали наши арьергарды. Кое-как пролез через кустарник, дальше — поле. Смотрю, бежит неоседланный белый конь, красивый такой, видно, кавалерийский, однако быстро бежать не может, так как передней ногой попал в повод узды. Посвистывая, стал ласково подзывать его. Конь приостановился. Я бросился к нему, схватил за узду, похлопал по шее, выпутал ногу из поводьев и вспрыгнул на него. Теперь я мог догнать своих. Конь несся быстро и легко.

К вечеру собрался весь батальон: стали приводить себя в порядок. Командир полка и командир дивизии установили с нами связь. Кухни наши уцелели, и поэтому ночью и рано утром мы смогли покормить людей.

Где, в каком именно месте находился Родимцев, мы не знали, но он был с войсками, с нами. В телефонной трубке отчетливо звучал его хриплый голос. Он подбадривал нас:

— Вешать головы рано. Рано, шайтан вас дери!.. Еще дадим фашисту жару…

Мы и сами были уверены, что в конце концов остановим врага. И не только остановим, а и перейдем в наступление. Об этом мечтал каждый. Долго такое положение продолжаться не могло. Вот уже и танки у нас появились. И новые самолеты. И «катюши», которые наносят мощные удары по врагу. И мы уже не такие, какими вступили в войну.

Вышли на рубеж обороны вблизи города Валуйки. Утром фашисты, после мощной артиллерийской подготовки, под прикрытием дымовой завесы поднялись в атаку. Дым затмил все. Не, видно было даже товарищей по соседним окопам. Чудилось, будто со всех сторон в тебя стреляют из автоматов и пулеметов, надвигаются танки…

Я был в роте Карпенко, к тому времени основательно поредевшей. Карпенко, прижавшись щекой к ручному пулемету, левой рукой плотно прижимал к плечу приклад. Пальцы его шевелились, как будто приглашали кого-то подойти поближе. Пилотка сползла на левый глаз, и из-под нее по щеке скатывались капельки пота. Возле Карпенко, напряженно всматриваясь в дым, держал наготове снаряженные магазины его ординарец. Младший политрук Гришин взвел затвор автомата…

Стрельба усилилась, вокруг жикали пули, нарастал гул танковых двигателей, но по-прежнему ничего не было видно. Совсем рядом, слева, пролязгал гусеницами танк, разорвались одна за другой несколько гранат, кто-то смачно выругался. Перед окопами из дыма, словно привидения, внезапно возникли двигавшиеся цепью вражеские пехотинцы. По ним хлестнули пулеметные и автоматные очереди, справа застучал «максим». Фашисты, видимо не ожидавшие такого плотного огня, на какое-то мгновение замешкались. Многих скосили наповал наши пули; те, кто уцелел, рванулись вперед. Пулемет Карпенко не умолкал. В ход пошли гранаты, и атака немцев захлебнулась.