Эдвин Вудхол - С риском для жизни.

— Быть может, маленькое путешествие в этот город доставит вам удовольствие?

— Вы ведь прекрасно знаете, что я люблю путешествия. Но поездка в Марокко мне кажется опасной. Не думаете ли вы, что французы меня уже подозревают?

Фон Крон еще раз отправился в германское консульство.

Я поспешно стала писать капитану Ляду открытку с предупреждением. Мне нужно было его разрешение на переезд через пролив и на пребывание в Марокко. Но сведения, которыми я располагала, могли попасть в Париж только почтой. Четыре дня! Я рисковала, что за это время меня успеют отправить в Танжер и вернуть обратно.

Плохая организация французской секретной службы, ее неподготовленность ко всякого рода неожиданностям ставили меня в тупик. Немецкая система была гораздо более четкой и продуманной. К сожалению, я ничего не могла изменить.

Мои размышления прервали шаги возвращавшегося фон Крона. Без всякой нервозности я положила на свой стол перо, чернила и бумагу и проглотила антипирин.

Барон вошел запыхавшись и тяжело сел на свою кровать.

— Будьте добры оставить меня на четверть часа одного,— сказал он.— На этот раз я ничего не могу поделать. Я жду посетителя. Человек, который сюда придет, не должен подозревать, что здесь есть свидетель, хотя бы этим свидетелем и были вы.

Я послушалась.

— До скорого свидания, Ганс!

Я приняла веселый вид, хотя на самом деле была очень растеряна. Нетрудно было понять, что свидание, с которого меня выпроваживал фон Крон, имело важное значение.

На лестнице на меня нашло вдохновение. Тихонько я повернула ключ соседней комнаты, которая была незанята. Бесшумно открыв окно, я вернулась обратно, прислушавшись сначала у двери, не идет ли кто-нибудь.

Я медленно спускалась по лестнице, натягивая перчатки. Навстречу мне поднимался полный человек с бритой головой, с толстой красной шеей — немец, пыхтевший как паровоз. В моем уме молнией промелькнуло все слышанное мной.

Поездка в Марокко... «Там будут воевать»... Шифрованные телеграммы... Большая красная книга... Я была близка к крупному разоблачению.

Бесшумно я пробралась в соседнюю комнату. Едва успев закрыть за собой дверь, я услышала шаги горничной. Что, если она меня застанет здесь? Я подошла к открытому окну и услышала голос, говоривший в комнате фон Крона по-немецки:

— На 25° долготы и 45° широты в испанских водах шесть лодок будут ждать конвоя.

Мое сердце было готово выскочить. Я повторила:

— На 25° долготы и 45° широты в испанских водах...

Подслушивая дальше, я ждала подробностей. Но фон Крон из предосторожности закрыл окно в своей комнате. Голос немца был плохо слышен. Я готова была заплакать от досады.

Я подождала еще немного, быть может, полчаса, с риском быть застигнутой на месте... Сидя в кресле, я закончила письмо капитану Ляду. Банальное письмо, в котором между строчками я вписала антипирином драгоценные сведения, только что полученные мной: «шесть лодок и т. д. ...»

Это было указание на снабжение оружием марокканских повстанцев при помощи подводных лодок. (Как мне сказал барон, это побережье охранялось англичанами.)

Посетитель ушел. Я услышала звук отворяемого окна, что было сигналом для моего возвращения.

Я вошла к барону. Он писал.

— Мы сейчас пойдем на почту,— сказал он.

— Вот кстати, и мне нужно отправить письмо сестре. Я уже два дня ношу его в сумочке.

Выйдя на улицу, я спросила его о поездке в Марокко.

— Подождите несколько дней,— сказал он мне.— Через три-четыре дня... Нужно выждать момент.

— Считаете ли вы, Ганс, что это путешествие не грозит мне никакой опасностью? Я ведь должна проехать через Гибралтар, а английская контрразведка, несомненно, лучше организована, чем французская.

— Вам нечего бояться. Мы находимся в нейтральной стране, и у английской, как и у французской, контрразведки нет никаких данных против вас.

По правде говоря, я была в нерешительности. Что должна я предпринять? Три-четыре дня — это как раз тот срок, какой нужен, чтобы мое письмо дошло до Парижа. Должна ли я согласиться на эту поездку без разрешения моего начальника или отказаться от нее?

Предлогов для отказа у меня было сколько угодно: слишком большой риск, могла сослаться на недомогание и т. д.

По этому поводу я должна сделать исторический экскурс, чтобы объяснить обстановку того времени. В 1917 году положение Франции в Марокко было напряженным. Немцы занимались из Испании беспрерывными интригами и все время побуждали марокканцев к восстанию. Кроме того, они всячески старались помешать формированию туземных кадров, предназначенных для отправки на помощь нашим войскам на фронте. Над этой-то задачей и работал фон Крон. Волнения в Марокко означали для нас необходимость ослабления нашего фронта, так как пришлось бы снять оттуда части для отправки в Северную Африку.

Действительно, еще раньше, во время моего пребывания в Париже, капитан просил меня поработать над выяснением этого вопроса. Он хотел иметь сведения о том, каким путем марокканские мятежники получали винтовки маузер и боеприпасы.

На другой день барон передал мне билет для поездки в Танжер и обратно.

— Вам нужно получить визы в английском и французском консульствах, — сказал он мне.— Самое позднее послезавтра вы должны уехать.

Он был в хорошем настроении, хотя несколько встревожен. Отправляя меня в Марокко, он знал, что тем самым, быть может, ставит меня под угрозу гибели. Но ему было необходимо опровергнуть предположения немецкого военного атташе в Мадриде и доказать, что я была прекрасной помощницей в его работе.

Меня привела в смущение необходимость получения французской и английской виз. Тот факт, что я была француженкой, давал барону основание надеяться, что я беспрепятственно получу официальную защиту союзных держав.

-- Что же я буду делать в Марокко? — спросила я фон Крона за обедом.

— Вы отвезете шифры.

— Это вполне безопасно для меня?

— О, безусловно. Но если вы дадите себя чем-либо соблазнить, берегитесь, Марта! Ваша жизнь находится в ваших же руках... Держите ее крепче...

Если бы разразилось восстание в Марокко, я рисковала быть обвиненной в том, что оказывала помощь Германии. И все же «Жаворонок» был беспомощен перед С-32. Я жила двойной жизнью.

Я сопровождала фон Крона в поездке через Алжесирас.

Мое притворное незнание немецкого языка сослужило мне службу. До сих пор я вполне владела своими рефлексами, и барон фон Крон больше не питал ко мне недоверия. Но такое положение требует беспрерывного наблюдения за собой.

В отеле фон Крон сказал мне:

— Вы повезете вот эту коробку почтовой бумаги.

Она кажется невскрытой, но половина ее содержимого заполнена текстом, написанным тайнописью. Это драгоценный пакет. .