Эдвин Вудхол - С риском для жизни.

Он казался встревоженным.

— Что случилось, Ганс? Я не хочу создавать вам затруднения и, если вы желаете, больше не вернусь.

— Нет, нет, пустяки. Я смеюсь над всем, что мне говорят. Но будет лучше, если вы уедете отсюда на некоторое время. Когда вы вернетесь, я найду квартиру для вас, а также и средство против зависти моих друзей по посольству. С тех пор как я женился, это все время повторяется.

—Очень жаль,— сказала я, скрывая свое удовлетворение.— Может ли меня принять ваша жена? Она хотела делать покупки в Париже.

— Да, я ее сейчас позову.

Когда баронесса передала мне свой список, я обратилась к барону.

— Вот, — сказала я,— письмо, которое вас заинтересует. Два господина следили сегодня за мной, чтобы мне его передать.

Баронесса подошла к мужу, чтобы прочесть письмо, и, прочитав его, оба удовлетворенно улыбнулись. Это заставило меня призадуматься. Неужели они расставили мне новую ловушку? Баронесса дала мне последние поручения и вышла. Барон очень нервничал.

— Главное, не возвращайтесь раньше чем через две недели,— сказал он.

Снова Париж. Я иду по улице Жакоб, чтобы повидаться с господином Делормом, который меня ожидает. Я задаю ему самые каверзные вопросы относительно пропавшего письма.

— Но, Марта, уверяю вас, оно отправлено, — говорит он мне.

В тоне его я чувствую определенную недоговоренность. Я должна быть только послушной женщиной, но инициатива и критический ум принадлежат к врожденным свойствам моего характера.

— Капитан, есть кое-что, что парализует мои усилия, а быть может, и усилия других. В Испании у меня может возникнуть необходимость передать вам срочное сообщение. А ведь у меня нет никакой возможности связаться с вами, кроме ваших симпатических чернил. Стоит написанное прогладить горячим утюгом, и чернила сразу же будут проявлены. Не можете ли вы применять, как это делают немцы, чернила, труднее поддающиеся проявлению? Барон сказал мне, что раствор, в который они погружают письма, совершенно уничтожает обыкновенные чернила и проявляет написанное колларголом. Ведь, если хотя бы одно из моих писем попадет в руки барона, раскрыть нашу хитрость будет для него детской забавой, и тогда вы можете со мной распрощаться. Я пользуюсь почтой, но это задерживает сообщения, по крайней мере, на два лишних дня. Когда дело идет о срочных сообщениях, вся эта система малопрактична.

Господин Делорм улыбнулся, видя, до какой степени я взволнована.

— Не беспокойтесь, я найду способ помочь вам в вашей работе. Возвращайтесь туда. Вы сами должны следить, чтобы ваши письма не попадали в руки наших врагов.

Мне не хотелось, чтобы моя поездка пропала зря. Все меня тревожило, так как я сомневалась в успешности своей работы. Это чувство объяснялось моей изолированностью.

— Знаете ли вы, капитан, способ проявления написанного колларголом? — настаивала я.

— Знаем, знаем, не беспокойтесь. Наши химики занимаются этим делом.

— Немцы собираются в этом месяце предпринять бомбардировку французского побережья.

— В этом месяце? — капитан свистнул, пожимая плечами.— Вот видите, Марта, ваше пребывание там решительно необходимо. Возвращайтесь туда как можно скорее. Я подготовил список сведений, которые вы повезете. Вот он. Если вы будете нуждаться в помощи, вы можете обратиться к М. В., атташе при нашем консульстве в Сан-Себастьяне.

— Барон фон Крон категорически настаивал, чтобы я послала ему эти сведения письмом,— возразила я.— Кроме того, Сан-Себастьян в 10 часах езды от Мадрида, и если я буду нуждаться в помощи, то, несомненно, в Мадриде.

— Ну, уж вам придется как-нибудь самой выпутываться, «Жаворонок»,— нетерпеливо сказал капитан,— подождите, пока я налажу организацию в Испании.

В том душевном смятении, в каком я находилась, мне необходим был совет. И лишь одно существо могло указать мне дорогу. Я попросила у капитана Ляду разрешения поехать в Нанси и повидаться с матерью.

— Только ничего ей не говорите,— посоветовал он мне.— Малейшая неосторожность может стоить вам жизни.

Один из моих братьев, тяжело раненный в ногу, лежал в госпитале в Нанси. Я пошла повидаться с ним. Его хорошее настроение меня подкрепило. Он был мужественным человеком, и его пример хорошо подействовал на меня.

Это возвращение в семью, простую сердечную среду, помогло мне вновь обрести уверенность в себе.

Моя мать тревожилась: она не знала толком, что я делала в Испании, но инстинктом чувствовала, что я была там совсем не для того, чтобы развлекаться. Она знала меня, знала, что я не смогу остаться бездеятельной, и, как мною раньше было решено, я рассказала ей все: о том, что завербована, и о моей работе. Она немного побледнела, а затем, прижав меня к сердцу, просто сказала:

— Иди, моя дочь. Если ты чувствуешь себя способной на эту работу, выполняй ее.

Если бы в тот момент моя мать посоветовала мне не продолжать этой работы, я бы бросила ее.

В Париж я вернулась с чувством уверенности благодаря материнскому одобрению, которое имело для меня решающее значение. По приезде я поместила в одной из парижских газет традиционное объявление: «Требуется горничная...»

В ответ барон фон Крон попросил меня задержаться на неделю и возвратиться через Барселону, где он предполагал встретить меня в отеле «Четырех наций».

Я горела желанием совершать великие дела хотя бы ценой собственной жизни.

Под предлогом устройства в Испании больших авиационных празднеств я рассчитывала получить доступ в авиационные круги в Барселоне, в Сан-Себастьяне и других городах.

Если бы я располагала самолетом, я уже теперь получила бы от фон Крона различные серьезные поручения. Я предоставила бы мой самолет в его распоряжение, и он, конечно, использовал бы меня главным образом в Испании для перевозки распоряжений в центры снабжения подводных лодок. Масштабы моей работы расширились бы, и в случае надобности передать срочное донесение моим начальникам я могла бы перелетать границу.

Но я вынуждена была продать французской армии оба самолета, которые были у меня до войны. Рассчитывая на помощь капитана Ляду в получении одного самолета, я вернулась на этот раз в Барселону немного приободренной за два дня до срока, указанного бароном.

Случай — капризный товарищ. В первый же день пребывания в Барселоне я во время прогулки встретила Хедилью, испанского летчика, красивого парня лет тридцати.

— Что вы делаете в Испании?

— Собираюсь заняться организацией авиационных празднеств в пользу французского Красного Креста.

Хедилья, большой франкофил, загорелся энтузиазмом. Он сразу же обещал мне содействие — свое и своих товарищей.

Возвращаясь в гостиницу, я вдруг заметила фон Крона, который осторожно вышел из магазина морских принадлежностей, огляделся, как бы проверяя, нет ли за ним слежки, и вскочил в ожидавшее его такси.