Ирина Левченко - Повесть о военных годах

— И еще напиши от всех нас привет, — раздался за спиной голос.

Я обернулась. Увлеченные письмом, ни я, ни Саша не заметили, как около нас собралась большая группа бойцов.

— Доктор правильно говорил. Только так надо писать пионерам. Пусть узнают про нашу боль и про нашу веру, — сказал один из них в ответ на мой вопросительный взгляд.

— На, возьми конверт, запечатай письмо и отправляй, — сказал другой.

Второго октября немцы снова прорвали оборону, и мы получили приказ отходить.

К обозу санитарной роты присоединились группы бойцов на двуколках из других подразделений. Получился огромный обоз, в целом разнородный. И всех этих людей сумел объединить наш Саша Буженко.

Через горящий Гжатск мы проходили ночью. Лошади были голодны, а в городе имелись большие хранилища сена и овса. Сторож склада, несмотря на то, что город горел, заявил, что бесчинствовать он не позволит, и потребовал накладную или распоряжение от райсовета на выдачу сена. Что было делать? Задерживаться в городе мы не могли; обоз подпирала отходящая пехота.

Щепетильность сторожа была понятна нашему честнейшему Саше. Он поскакал к райсовету, но уже было поздно: над зданием райсовета высоко в небе вздымались черный дым и огромные языки пламени. В первом этаже еще были люди: они сжигали бумаги. На Буженко буквально вытаращили глаза:

— Какую накладную? Берите, сколько сможете увезти, и поторопитесь: к складам послан человек с заданием сжечь их.

Набрав сена, мы двинулись дальше.

Большую часть дороги я ехала верхом, даже дремала в седле. Дорога шла лесом и через притаившиеся деревушки. Реку Угру мы переходили вброд. Не знаю, то ли мы плутали немного, то ли речка так петляла, но через Угру мы переправлялись трижды.

Здесь я была контужена взрывной волной и ранена в ногу небольшим осколком мины. Рана легкая, поверхностная, и поначалу она мало беспокоила.

Однажды наш обоз был остановлен пулеметным огнем. Буженко приказал нам отойти в лес и выслал в разведку старшину с двумя санитарами.

Через час они вернулись и доложили: впереди вдоль дороги, километра на полтора, вытянулась деревня. На улице, у плетней, старшина заметил женщин. Когда он их окликнул, женщины убежали.

У входа в деревню под большой сосной нашли много патронов и пустую ленту от пулемета; ездовые сказали, что именно оттуда велся огонь по обозу. Видимо, немцы ушли. Но ушли ли они из деревни и открыта ли дорога?

У старшины появился план: взять меня с собой, провести к деревне, а там я окликну женщин. Может быть, они не испугаются женского голоса и не убегут.

Наш маленький отряд повел доктор Буженко. В полной темноте подошли мы к крайней хате. Вокруг — никого. Очень тихо, и тишина эта тревожнее всякого шума. Прошли еще немного вперед и заметили у одного дома группу женщин.

— Если по тебе начнут стрелять, не беги, а падай на землю и ползи к нам, мы тебя прикроем огнем, — приказал мне Буженко.

Пошла прямо по улице, но вдруг споткнулась, под ногами что-то загремело. Женщины притихли. Я оглянулась на притаившихся у крайнего дома товарищей и быстрым шагом пошла вперед.

Из-за тучи выглянула луна.

— Бабоньки, помогите мне! — позвала я громким шепотом.

Женщины еще плотнее прижались к забору и молчали. Я быстро сорвала пилотку, встряхнула головой при лунном свете, ярко освещавшем улицу, рассыпавшиеся волосы должны быть заметны.

— Бабоньки, не бойтесь!

Женщины боязливо подошли ко мне. Одна из них, всплеснув руками, спросила:

— Как ты сюда попала? Куда тебя спрятать?

— А зачем прятать? Скажите, лучше, кто стрелял.

Перебивая друг друга, женщины рассказали: еще вечером немцы сбросили десантников, переодетых в форму советских бойцов. Они и обстреляли наш обоз. Нашу первую разведку женщины тоже приняли за переодетых врагов. Сейчас немцы занимают четыре крайних дома на противоположном конце села. Посоветовав женщинам не выходить из домов, я вернулась к своим.

Буженко решил пробиться через село. Собрав довольно внушительный отряд, он сам повел его в атаку.

Обоз притих в лесу. Медленно потянулись минуты ожидания. Потом тишину расколол резкий треск выстрелов. Очень недолго слышалась стрельба, и снова тишина. Что там? Как закончился короткий бой? А тут еще луна зашла. В кромешной тьме мы с Дьяковым тихонько вышли к голове обоза, на опушку леса. Вдруг раздался голос нашего дорогого Саши Буженко:

— Товарищи! Где вы там притаились?

Мы облегченно вздохнули. Дорога была свободна.

Дьяков смотрел влюбленными глазами на Сашу. Буженко все очень любили у нас в роте, а сейчас его беспрекословно слушались даже чужие.

Много сел было на нашем пути. Позади оставались слезы и горе, как будто угрюмые бойцы уносили с собой всю радость жизни. Мы слышали горестные причитания женщин, принимали молчаливые укоры стариков. Тяжелым грузом ложилось на плечи горе советских людей. Бойцы давали клятву: за эти слезы они отомстят.

И стали твердыми сердца у слабых, а у сильных — как сталь. Мы говорили женщинам, старикам, детям: «Верьте, мы вернемся!» И нам верили, только горестно шептали: «Поскорей… родимые…»

Из деревни под названием не то Знаменье, не то Знаменка колхоз угонял на восток гурт скота. Когда мы пришли в село, правление колхоза готовилось к эвакуации. Председатель оставался в районе партизанить. Он бережно держал в руках деревянную шкатулку и сурово наказывал членам правления:

— Вручаю вам акт на вечное пользование землей. Дорогая это грамота! Советская власть навечно отдала нам вот эту землю. — Он широко обвел рукою вокруг. — И нет силы, которая могла бы ее у нас отобрать.

Все стояли поникнув головами, в молчании.

— А ты, дед, — повернулся председатель к сарику (как оказалось, это был ученый-пасечник), — оставайся за хозяина… Пасеку нет угонишь, ее нужно спрятать… Помни: там, где есть советские люди, там — Советская власть…

Узнав, что сейчас подойдет наша часть, председатель распорядился отделить от стада несколько свиней и овец.

В селе мы задержались, отдыхая под сенью вековых развесистых дубов, под которыми раскинулась большая колхозная пасека. Далеко вокруг разносился пряный медовый запах. Ученый дед-пасечник угощал нас медом. Осеннее солнце отражалось в сотнях ячеек сотов, наполненных золотистым медом. Дед угощал, как добрый хозяин, приговаривая:

— Кушайте на здоровье, а когда вернетесь, принесите с собой жизнь такую, как этот мед: светлую, чистую, сладкую.

Мы обещали.

Ударили первые заморозки, выпал ранний снег, моментально застывший на земле мелкими льдинками.

В Можайске, в домике, куда мы вошли с Дусей, меня поразило что-то. Я не сразу осознала, что именно. Прошло несколько минут, пока я наконец догадалась, в чем дело: ведь я не видела электрического освещения с самого отъезда из Москвы!