Анатолий Марченко - Мы здесь живем. Том 2

Нам хватило нескольких минут разговора с ними, с этими действительными тружениками села, чтоб уже не мечтать, как мы только что мечтали, сидя у железной печки.

На мой вопрос, всегда ли они так поздно приходят с работы, ответила Аня:

— Раньше мы и не бываем дома. Уходим — темно, приходим — вот сами видели.

— А чего же так? Ведь не колхоз это, а совхоз? — спросила Лариса, многозначительно посмотрев на меня. И я понял ее. Она как бы говорила мне: «Вот сейчас от твоего оптимизма ничего не останется!» Только он уже улетучился и без этого.

— А разница-то какая: колхоз или совхоз? Только в том, что у нас паспорта при себе и мы можем свободно уволиться, — добивала Аня мой оптимизм. — Работать-то некому: молодежь или людей из города сюда и палкой не загонишь, и квартирой не заманишь. А старики уже свое отработали или дорабатывают последние годы.

— И мы здесь тоже временные, — присоединился к жене Григорий, — это вот лето отработаем и уедем.

— Мы же четвертый год без передышки, как каторжники, ни тебе выходного, ни отпуска.

— Как? — враз удивились мы. — И выходных, и даже отпуска у вас не бывает?

— Чего ж тут удивляться, — пожала Аня плечами, — пастух он один, и ни смены ему, ни подмены, а приболел как-то на три дня — так подпаски вдвоем справлялись кое-как.

— А у нее тоже не легче, — снова заговорил Григорий, — она числится-то дояркой, но работает и за скотника. Ведь некому!

— Тут от одной дойки без рук остаешься: не так-то просто выдоить двадцать шесть коров. Потягай-ка их за дойки! А ведь еще и вымя каждой обмыть надо, а здесь и воду на себе из колодца таскаешь.

— А у вас разве все еще ручная дойка? — снова подивились мы.

— А то какая ж? — Аня невесело рассмеялась. — Думаете, если под боком у Москвы, так здесь и «елочка», и автокормушка, и автопоилка? А мы тут вилами накладываем и на себе таскаем корм. А зимой еще прибавляется чистка помещения: навоз тоже вилами и на себе на улицу. Вот и уловите разницу между колхозом и совхозом.

— Я стадо пригоню и вместо того, чтобы домой, иду к ней, — Григорий кивнул на жену, — то воды натаскаешь, пока она доит, то корму.

— Если б он не помогал, — согласилась Аня, — то хоть переходи жить прямо к коровам, да и там спать не успевала б.

— А как же мальчик у вас? Все время один дома?

— А с кем же ему быть? Старшие у нас в интернате, и мы их только на каникулы и видим. Здесь ведь вообще школы нету. Вот и этому, — Аня кивнула на мальчика, уплетавшего жареную картошку со сковороды, — уже восьмой год, и нужно было в школу отдавать, а жалко. Мал совсем. Вот мы и решили год пропустить. А к следующему учебному году переедем к мужу на родину. Там и школа будет, а не интернат.

— Этот интернат с нас шкуру спускает, — пожаловался Григорий, — там ведь высчитывают за детей в зависимости от заработка родителей! А у нас по ведомости получаются заработки высокие — что у меня, что у нее. Вот с нас и дерут за двоих ребят. Получается, что мы живем не одной семьей, а как бы на два дома. А это, сами знаете, двойные расходы. То, что высчитывают за интернат, — это само собой. Но ведь их одеваем и обуваем сами. Да еще подкармливать приходится: возим знакомым и мясо, и яйца — все, что нужно ребятишкам из продуктов. Знакомые их и подкармливают, а заодно и знакомым надо чем-то платить. Ведь на интернатском питании от детишек кости да кожа только и останутся.

— А он вот меня убеждал, — Лариса кивнула на меня, — что сейчас в совхозе не то, что в колхозе. Говорит, что жить можно.

— Конечно, с тем, что было раньше, несравнимо, — поддержала меня Аня. — Вот только…

Но договорить ей не дал муж:

— Это тоже еще смотря с чем сравнивать. Если вот взять налоги, то, конечно, она (Григорий кивнул на жену) права. Действительно несравнимо. Ведь раньше с колхозника драли буквально три шкуры. Еще удивительно, как люди в те годы жили в деревне, а не перемерли. Хуже всякого крепостного права. Опять же и с оплатой тоже несравнимо — если ты, конечно, работаешь в животноводстве или механизатор. На общих работах или в полеводстве и сейчас не заработаешь. Но вот что касается работы, то уж тут мы как были рабы, так ими и остались. От темна и до темна, ни тебе выходных, ни тебе отпуска. Так что сами судите — можно жить сейчас в колхозе или нет.

— А может, мы просто уже избалованы? — засмеялась Аня. — Если б мою бабку спросить сейчас об этом, так она б нас так отделала! То, что для нас и сейчас каторга, тем, кто работал в колхозе лет двадцать с лишним назад, — райская жизнь.

Лариса уже спала в комнате на полу, где ей постелила Аня. Мы же с Григорием еще долго толковали о жизни в колхозе и вообще о жизни.

Ложился я спать с дурным настроением, предчувствуя, что ничего у меня и здесь с работой не выйдет. И уснул я только под утро с такими мыслями.

Хозяева нас разбудили еще до света в окнах: так мы договорились с ними вчера. Нам нужно было не прозевать трактор-молоковоз, который повезет молоко отсюда на молокозавод в головной усадьбе совхоза. Завтракать нам не хотелось. Да и торопились все мы, каждый по своим делам: Аня с мужем спешили на работу, а мальчик их все еще спал. Мы тепло попрощались и поблагодарили хозяев за гостеприимство. Они нас просили, если обратно пойдем мимо, то чтоб обязательно зашли к ним.

На головную усадьбу мы добрались кое-как: все из-за невообразимой распутицы. Даже трактор в иных местах с великим трудом мог двигаться, волоча за собой маленький прицеп с молочными бидонами и сидевшими на них вместе с нами еще несколькими пассажирами. До усадьбы мы добрались часов в одиннадцать утра и легко отыскали правление совхоза. Оно располагалось в новом длинном здании барачного типа из нового бруса, еще не успевшего потемнеть. В кабинете директора было полно народу, и они громко спорили, обсуждая свои совхозные дела. Поэтому мы решили обождать и зайти к директору, когда он останется один.

От нечего делать мы с Ларисой стали осматривать доску показателей совхоза по отделениям и читать всякую информацию, развешанную по стенам помещения. Здесь висели и графики работы бригад и звеньев, и графики отпусков и выходных рабочих, и приказы директора. Здесь же висели социалистические обязательства совхоза, и можно было ознакомиться с правами и обязанностями рабочих и служащих совхозов. Мы только что получили информацию из первых рук о положении дел в этом совхозе. Какая непроходимая пропасть между пропагандой и реальной жизнью!

А в кабинете продолжали громко разговаривать, и из него то кто-нибудь выходил, то, наоборот, заходил. Мы уже всю наглядную настенную пропаганду перечитали и вдоволь поиздевались над преимуществами социалистического сельского хозяйства. А со стены плакат призывал выискивать скрытые резервы и даже утверждал, что их, этих неотысканных резервов, непочатый край.