Александр Ливергант - Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

Последняя фраза не случайна. О переводах русских писателей на английский язык Вирджиния Вулф была мнения, прямо скажем, невысокого, писала в «Русской точке зрения», что «перевод несказанно обеднил и обесцветил русскую литературу». Что из-за плохого перевода мы рассуждаем о литературе «голо, вне стиля». Что «у нас нет ничего, кроме приблизительной, грубой заготовки смысла». Сравнивала перевод с операцией, после которой

«великие русские писатели напоминают жертв не то землетрясения, не то железнодорожной катастрофы, ибо лишились главного – оттенков речи, своего лица» [138] «Русская точка зрения». Перевод Н.И.Рейнгольд. .

Читатель прозы Вулф, и не только критической, но и художественной, не раз сталкивается с некоторым недоверием писательницы к профессии переводчика. Достаточно вспомнить Уильяма Пеппера из «По морю прочь», который «перелагал персидские стихи на английскую прозу», или Невила из «Волн», который «пробует на язык раскатистые гекзаметры Вергилия и Лукреция».

И, надо сказать, о переводах с русского Вирджиния имела некоторое право судить. Одно время вместе с мужем она брала уроки русского языка у уже упоминавшегося С.С.Котельянского (для англичанина фамилия невыговариваемая, и друзья, Вулфы в том числе, звали его Кутом), друга Дэвида Герберта Лоуренса и Кэтрин Мэнсфилд, корреспондента Шоу, Уэллса, Форстера, Элиота, Пристли. Котельянский (о нем, между прочим, пишет в «Железной женщине» Н.Н.Берберова) еще до революции перебрался с Украины в Англию, где прожил до смерти и стал полпредом русской литературы.

Вирджиния делала упражнения на правописание, получила элементарные сведения о русском алфавите, морфологии, фонетике; преуспела, впрочем, не слишком.

«Мы занимаемся русским, – писала она Котельянскому. – Виды глагола очень любопытны – правда, это вовсе не значит, что я в них разбираюсь».

Писала, что русский требует немалых умственных усилий, даже более серьезных, чем литературный труд, не говоря уж о ведении дневника [139] «Дневник писательницы». С. 62. 1 марта 1921 г. . Читала, хоть и с трудом, письма Толстого к В.В.Арсеньевой. И даже кое-что вместе с Котом переводила – в частности, книгу А.Б.Гольденвейзера «Вблизи Толстого». Как они сотрудничали на ниве художественного перевода, вспоминает в некрологе Котельянскому в 1955 году Леонард, который, как уже упоминалось, тоже переводил русских писателей «в паре» с Ко́том:

«Котельянский готовил подстрочник, оставлял двойной пробел между строчками, после чего они вдвоем [с Вирджинией] садились и проходили весь текст, предложение за предложением. А затем, на основе уточненного подстрочника, делался перевод» [140] Перевод Н.И.Рейнгольд. В кн. «Обыкновенный читатель». .

Надо сказать, что подобной переводческой практики Котельянский придерживался в принципе: «Господина из Сан-Франциско» Бунина, «Записные книжки» Чехова, очерк Горького «Лев Толстой» он переводил «на пару» с английским писателем, в основном с Лоуренсом, который, как и Вирджиния, изучал под руководством Котельянского русский язык. Выступал Котельянский, таким образом, в роли посредника между литературами: делал подстрочник, а Лоуренс, или Кэтрин Мэнсфилд, или Леонард его редактировали, нередко переписывали(«на читабельный английский» – замечал Лоуренс в одном из писем), и перевод выходил под двумя фамилиями – Котельянского и носителя языка.

И однако же, несмотря на огрехи перевода, всю жизнь, с тех пор как в двадцатилетнем возрасте она открыла для себя «Войну и мир», а в тридцатилетнем – «Преступление и наказание» (роман Достоевского читала во время свадебного путешествия), Вирджиния пытливо, с неослабевающим интересом всматривалась «через мутное стекло перевода» в «напоминающих жертв землетрясения» русских писателей, чтение которых было для нее, по ее собственным словам, «настоящим праздником ума и сердца».

«Помню, как неделями парила на воздусях, – куда там Чосеру», – вспоминала она свое первое впечатление от «Войны и мира» [141] Цит. по Рейнгольд Н. Мосты через Ла-Манш. Британская литература 1900–2000-х. М.: РГГУ, 2012. С. 52. .

В «Хогарт-пресс» издавали много русских. В двадцатые годы в сотрудничестве с тем же Котельянским Вирджиния выпустила в английских переводах «Воспоминания Горького» (1920), «Записные книжки» Чехова (1920), «Господина из Сан-Франциско» Бунина (1922), «Исповедь Ставрогина» (пропущенную главу из «Бесов», 1923), «Письма Толстого к Арсеньевой» (1923), уже упоминавшиеся «Беседы с Толстым» А.Б.Гольденвейзера.

Помимо Котельянского, участвовал в подготовке русской коллекции «Хогарт-пресс» и известный литературовед Дмитрий Петрович Святополк-Мирский, которому Леонард заказал предисловие к переводу «Жития протопопа Аввакума» и который, кстати сказать, не раз выступал с критикой прозы Вулф. В 1932 году, когда Мирский решает вернуться в Советскую Россию, откуда он бежал после революции, Вирджиния Вулф в своем дневнике прозревает его незавидную судьбу:

«У него желтые, неровные зубы, лоб весь в морщинах; отчаяние, страдания отразились на лице. Мирский… прожил в Англии, мотаясь по меблирашкам, целых двенадцать лет, и вот он возвращается в Россию “навсегда”. Я вдруг подумала, заметив, как вспыхнул и затуманился его взор: а ведь скоро тебе пустят пулю в лоб. Один из результатов войны: человек загнан в угол, откуда нет выхода» [142] «Дневник писательницы». С. 215–216. 28 июня 1932 г. .

Аллюзии на произведения русских писателей, упоминания классических героев русской литературы встречаются в романах Вирджинии Вулф повсеместно. О «сближениях» с Толстым в «Миссис Дэллоуэй» уже говорилось. Сближений с Чеховым – еще больше. В связи с рассуждением в «Комнате Джейкоба» о том, что «нас старят и убивают не стихийные бедствия, не преступления, не смерть или болезнь, а… смешок, косой взгляд, брошенный с подножки омнибуса», как не вспомнить чеховское: «…люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Теренс Хьюит («По морю прочь») – «круглолицый, розовощекий, гладко выбритый» – заставляет вспомнить не только Пиквика, но и Пьера Безухова. В романе «День и ночь» Уильям Родни и сестра главной героини Кассандра с жаром рассуждают о русской литературе:

«– Как, вы не читали “Идиота”? – воскликнула она.

– Зато я читал “Войну и мир”, – с вызовом бросил Уильям.

– Подумаешь, “Война и мир”! – презрительно хмыкнула Кассандра.

– Признаться, я не понимаю русских.

– Я тоже не понимаю, – заявил дядюшка Обри. – Боюсь, они сами себя не понимают».

И не только аллюзии, ассоциации, но и приемы: например, «взрывные», «без подготовки», начала и концы произведений, без длинных зачинов и эпилогов, в которых «всё встает на свои места». Уроки Пушкина и Чехова учтены писательницей и в рассказах, и в романах: «Комната Джейкоба», «Миссис Дэллоуэй», «На маяк», «Волны» начинаются с полуслова.