Виталий Помазов - На меня направлен сумрак ночи

Гольдфарб:По сугубо личным.

Судья:Знаете ли вы, в чем обвиняется Помазов?

Гольдфарб:Да. Дело в том, что Помазов написал работу…

Судья:Расскажите о вашем знакомстве с Помазовым.

Гольдфарб:С Помазовым я познакомился в дискуссионном клубе. Он там выступал вместе с другими историками. Встречались в Ленинской библиотеке, в университете. Работу он дал по моей просьбе. Многие положения ее показались мне спорными, но антисоветской ее не считаю. Обсудить мы ее не успели, так как Помазова я видел после этого только один раз – в вестибюле Управления Госбезопасности.

Прокурор:В протоколе 1968 года содержится ваше признание, что переданные Помазовым два экземпляра предназначались для тайной отправки в Москву. На следствии в 1970 году вы утверждаете, что разговора о переправке работы в Москву не было?

Гольдфарб:Да, такого разговора не было.

Прокурор:Вас предупреждали об ответственности за дачу ложных показаний. Какими же вы прикажете считать показания 1968 года?

Гольдфарб:Тогда я был в болезненном, нервном состоянии. Сейчас я еще раз утверждаю, что разговора о переправке книги в Москву не было.

Прокурор:Все-таки сколько же экземпляров работы вы получили?

Гольдфарб:Один.

Прокурор:А в 1968-м говорили – два! Два или один?!

Гольдфарб:Один экземпляр. С ним было несколько разрозненных листов второго экземпляра.

Судья: Какого цвета был шрифт того и другого экземпляров? Они были напечатаны через черную или красную копирку?

Гольдфарб:Я не могу этого сказать. Я дальтоник.

Судья:О политике с Помазовым вы разговаривали?

Гольдфарб:Нет. Мы говорили о поэзии Ахматовой, философии, Энштейне, экзистенциализме…

Старый большевик:Как же вы не касались пОлитики, раз говорили о сОциализме!

Гольдфарб:Мы говорили об экзистенциализме. Это такое философское течение.

Прокурор:Почему вы отдали папку с работой Помазова Ворониной?

Гольдфарб:Она подруга Тамары – девушки, с которой я дружил. Тамаре не отдал потому, что у нее могли сделать обыск.

Прокурор:Вы не опасались, что Воронина может отнести работу в органы КГБ?

Гольдфарб:Нет. У нас это не принято.

Прокурор:Что вы еще отдали Ворониной?

Гольдфарб:Папку с самиздатом: письмо «К мировой общественности», «Последнее слово Буковского» и другие…

Прокурор:И «Новый класс» Джиласа?

Гольдфарб:Да, и Джиласа.

Прокурор:Эти вещи давал вам ваш научный руководитель Тавгер?

Гольдфарб:Да. Но все это не имеет никакого отношения к Помазову.

Прокурор:Где вы сейчас работаете, учитесь?

Гольдфарб:После исключения в 1968 году с 4-го курса «За поведение недостойное звания советского студента» был призван в армию и только в конце прошлого месяца демобилизовался. Пока не работаю, ухаживаю за больным отцом.

Судья:Вы свободны. Можете идти.

Гольдфарб:Я хочу остаться в зале.

Судья:Суду вы не нужны. Покиньте зал.

Гольдфарб:Согласно закону я имею право остаться в зале суда после дачи показаний!

Судья:Идите, или я прикажу вывести вас.

Помазов:Я решительно протестую против вывода свидетеля! Согласно УПК он имеет право оставаться в зале.

Адвокат:Я присоединяюсь к протесту своего подзащитного.

Судья делает указание милиционерам, Гольдфарба уводят.

Допрос свидетельницы Ворониной В.В.

Воронина:В начале мая 1968-го года студент нашей группы Игорь Гольдфарб попросил меня взять на хранение две папки с листами машинописного текста. Я взяла. Папки лежали в столе. Недели через две я узнала, что в нескольких институтах Горького появились листовки, и что нескольких наших студентов-физиков, в том числе и Гольдфарба вызывали в КГБ.

Судья:От кого вы узнали о листовках?

Воронина:Все это говорили. На комитете комсомола нас информировал секретарь Китаев.

Судья:Ну и что же вы сделали?

Воронина:Сожгла хранившиеся в папке листы.

Судья:Почему?

Воронина:Я испугалась…

Судья:За кого? За Гольдфарба? За себя?

Воронина:Нет. За отца. Он у меня старый коммунист.

Судья:Почему же вы не отнесли папки в КГБ?

Воронина:Не считала нужным.

Старый большевик:Ну, как это так! Повсюду разговоры об антисоветских листовках, Гольдфарба вызывают, а вы сожгли папки – и концы в воду?! Это же полная потеря бдительности!

Воронина:Совершенно верно. Я не имела бдительности.

Судья:Читали вы листы?

Воронина:Нет.

Судья:Даже когда жгли?

Воронина:Я только мельком просмотрела. Там было много высказываний Маркса, Ленина и особенно бросилось в глаза критика Сталина. Я поняла, что опасно хранить такую литературу…

Судья:…и сожгли?

Воронина:Да, сожгла.

Старый большевик:Неправдоподобно как-то все это получается, не верится!

Воронина:Мне и в госбезопасности не верили, но это правда.

Судья:Ну и что же решила комсомольская общественность, когда стало известно о вашем поступке. Что решило курсовое бюро?

Воронина:Я сама была секретарем курсового бюро. Решением комитета комсомола меня исключили с формулировкой «за политическую беспринципность».

Допрос свидетеля Алексеева В.А.

Судья:Свидетель Алексеев, вы студент университета?

Алексеев:Нет. Весной 1970 года я исключен с 3-го курса истфака по частному определению суда над Павленковым Капрановым и другими с формулировкой «За недостойное поведение, несовместимое со званием советского студента».

Судья:Где вы работаете?

Алексеев:Кочегаром в ЖЭК.

Судья:Почему приходится прибегать к приводу вас в суд?

Алексеев:А уезжал на месяц к родителям и повестку не получал.

Судья:Подсудимого вы знаете?

Алексеев:Да. С Помазовым учился на одном факультете. Он на 3-м курсе, я – на 1-м. Впервые увидел на комсомольском собрании факультета. Выбирался новый состав бюро. Все были недовольны старым секретарем и требовали избрать Помазова. Лично с ним не знаком.

Судья:За что исключен из университета Помазов, знаете?

Алексеев:Да, за работу «Государство и социализм».

Судья:Откуда знаете?

Алексеев:Так информировал нас в 1968 году представитель КГБ Савельев. Он назвал работу антисоветской.