Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

Следы борьбы в кабинете отсутствовали. Повсюду идеальный порядок, свойственный маршалу.

А дома никто не знал, что он уже мертв. Когда женщины вернулись из аэропорта, позвонили ему. Но трубку никто не снял. Поздно вечером на дачу позвонил его водитель, спросил с надеждой: может, Сергей Федорович уже сам вернулся? Дело в том, что Ахромеев так и не позвонил на автобазу, а без его разрешения водителя не отпускали домой.

Семья не знала, что и предположить. Забеспокоились – вдруг у Сергея Федоровича сердечный приступ? Он страдал от сильной стенокардии. Но не знали, что предпринять. В Кремль не приедешь спросить: где тут наш папа? Утром отправились в Москву, только вошли в квартиру-позвонили из управления кадров Министерства обороны и сказали, что маршал скончался.

Изучением обстоятельств его самоубийства занимался старший следователь по особо важным делам генеральной прокуратуры Леонид Прошкин. На следующий день после смерти маршала была проведена судебно-медицинская экспертиза, которая не обнаружила на теле маршала телесных повреждений, помимо оставленных петлей. Эксперты не нашли признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве Ахромеева. Он ушел из жизни без посторонней помощи.

После изучения материалов дела следователь пришел к выводу, что это самоубийство: «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастных к ней, не имеется». Заместитель прокурора России Евгений Лисов, который руководил бригадой по расследованию обстоятельств захвата власти членами ГКЧП в августе 1991 года, дело о смерти Ахромеева прекратил «за отсутствием события преступления».

Военное руководство попрощалось с Ахромеевым в морге военного госпиталя имени Бурденко, на кладбище почти никто не поехал. Маршал был вроде как под подозрением. Ахромеева похоронили на Троекуровском кладбище без воинских почестей как участника путча. Позднее Российская прокуратура прекратила уголовное дело в отношении маршала Ахромеева по фанту участия в деятельности ГКЧП ввиду отсутствия состава преступления.

Бывший министр иностранных дел Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе так откликнулся на его смерть:

«Меня потрясла весть о самоубийстве маршала С.Ф. Ахромеева. Он был человеком долга, и я уважал в нем это. Мы не были друзьями, он сам сказал об этом. Коллегами – да, но друзьями не могли быть. И все-таки я по-хорошему был неравнодушен к нему. Боец без забрала. Не один час провели вместе за столом переговоров и в обсуждении наших позиций. Он – соавтор многих важнейших решений по вопросам разоружения. Не скрывал, почти не скрывал своего отношения к нам и нашей политике. Умел взглядом, выражением лица, жестом подчеркнуть свою неприязнь.

Солдат долга – это было видно сразу. Правда, подчас смущало то, что во имя долга он мог позволить себе отступить от требований чести. Например, хранить молчание, когда нас яростно критиковали за решения, которые принимались при его участии. Или заявлять, что он был против ввода войск в Афганистан, и это при том, что требовал лишь отсрочки.

Заставила призадуматься его фраза об отце, который сгинул во времена коллективизации: «Но я не в обиде за это на Советскую власть, ибо коллективизация была исторической необходимостью». Чувство долга, поставленное выше нравственного чувства, внушает ужас. Если оно предпишет человеку во имя «исторической необходимости» уничтожить собственного отца, а с ним вместе тысячи других – уничтожит».

С искренним сожалением восприняли смерть Ахромеева американцы – его недавние партнеры на переговорах.

Бывший президент США Джордж Буш-старший писал в своей книге: «У меня как у президента была однажды запомнившаяся мне встреча с маршалом Ахромеевым, который затем трагически погиб. Ему не нравились перемены, которые он видел… Он был коммунистом, он отличался от нас по своим убеждениям. Но он был военным человеком и с почетом служил своей стране. Это-то и произвело на меня огромное впечатление!»

Бывший председатель Комитета начальников штабов вооруженных сил США Уильям Кроу, приезжая в Россию, всякий раз заходил к вдове Ахромеева и посещал его могилу. Кроу писал в «Тайме»:

«Маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев был моим другом. Его самоубийство – это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз… В 1987 году маршал впервые посетил Вашингтон. Тогда он приехал вместе с Горбачевым, прибывшим на подписание Договора об уничтожении ракет средней и меньшей дальности. Я пригласил его в Пентагон. Когда спустя два дня он приехал на завтрак, он был один. Советский военачальник вступил в лагерь противника без охраны и свиты помощников. Это была впечатляющая демонстрация уверенности в себе.

Во время этой встречи он сказал мне, что в его жизни есть две вещи, которыми он больше всего гордится: участие в Великой Отечественной войне и присутствие на церемонии подписания Договора об уничтожении ракет средней и меньшей дальности…

В 1989 году он сказал мне, что недооценил глубину неудовлетворенности в стране. Он хотел улучшений, но не мог свыкнуться с полным отрицанием прошлого, с полным объединением Германии, бесславным концом Варшавского договора, требованиями о сокращении военных расходов и численности войск.

Мы встретились в 1990 году в Москве, уже уйдя со своих постов.

– Не вы разрушили коммунистическую партию, – сказал он мне. – Это мы сделали сами. И пока это происходило, мое сердце разрывалось тысячу раз в день. Испытываешь гнетущее чувство, когда тебе говорят, что все, ради чего ты работал и боролся пятьдесят лет, неверно.

Когда тяжесть этих разочарований стала для него невыносимой, он пришел к выводу, что не может жить под этим гнетом… В конце концов он не смог примирить свои противоречивые убеждения с тем, что захлестывало его».

В сентябре 1990 года в Хельсинки проходила встреча Горбачева и Буша-старшего. Советник американского президента по национальной безопасности Брент Скоукрофт оказался за обедом рядом с Ахромеевым. Маршал говорил с американцем очень откровенно. Показав на Горбачева, заметил:

– Вот мой начальник. Я ему предан и делаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Но я замешательстве.

Сергей Федорович говорил, что то, ради чего он жил и служил, оказалось ложью. Его мир обрушился. Он больше не знал, чему верить. «Его дети, – записал Скоукрофт слова советского маршала, – ненавидят систему, которую он представляет».

Блестящая карьера Ахромеева в определенном смысле вводила в заблуждение. Казалось, что он шел вверх по пушистому ковру. В реальности жизнь его была трудной, и мировосприятие у него было отнюдь не лучезарным.