Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

Глубоко в ее душе сидел страх потери самого близкого человека. Понимала: подруги исчезнут, как только она перестанет быть министром. У дочери своя жизнь. В чем-то она напоминала людей, переживших блокаду. Прошло столько времени, но они бережно относятся к еде, постоянно боятся, что еда может закончиться, делают запасы. Изменить их взгляд на мир невозможно.

Она не в состоянии была справиться с фрустрацией. Многие сталкиваются с кучей проблем, но не впадают в отчаяние. Понимают, что всякий неуспех – дело временное, бывают неудачи и удачи. Но эту неудачу она не могла пережить. Казалось, ее ждет жизненная катастрофа.

После полуночи Светлане позвонил Николай Павлович Фирюбин:

– Мамы больше нет.

Когда приехали дочь с мужем, в квартире еще находилась реанимационная бригада. Доктор пытался успокоить Светлану:

– Даже если бы это случилось в больнице, врачи не смогли бы помочь.

Диагноз – острая сердечная недостаточность.

Одни говорили, что Екатерина Алексеевна отправилась в ванную и приняла горячий душ после немалой дозы алкоголя. Последовал сердечный спазм и… Другие уверяли, что в тот день Брежнев устроил ей разнос. Вернувшись домой, она проглотила горсть люминала… Все это слухи. Но по Москве пошли разговоры о том, что она вновь решила покончить с собой. И на сей раз попытка удалась.

– Этот вопрос со мной обсуждать сложно, – объясняла Светлана Фурцева, когда журналисты спрашивали ее о причинах смерти матери. – Я знаю то, что знают и остальные. Конечно, можно выстраивать разные версии, особенно по аналогии с шестьдесят первым годом. Мы с мамой никогда не обсуждали этой темы, но я уверена, что причиной расстаться в шестьдесят первом году с жизнью было не честолюбие, как некоторые сейчас представляют, а глубокая обида от предательства человека, которому она верила… Но в семьдесят четвертом, осенью, пик переживаний в маминой жизни уже прошел… Уверена, что никакого самоубийства не было. Я не хочу думать о неслучайности ее смерти, у меня нет для этого оснований.

Прощание с министром культуры устроили в новом здании МХАТ, к строительству которого она приложила столько усилий. Поминки – в Доме актера. Лучше всех сказал писатель Константин Михайлович Симонов, которого Фурцева когда-то разносила на секретариате ЦК:

– Екатерина Алексеева всегда имела смелость сказать «да» – и делала все, чтобы поддержать, помочь новому, порой только пробивающемуся. Имела смелость сказать «нет», и ее поступки всегда соответствовали сказанному.

Согласен, так говорить и поступать могла только большая, светлая личность…

Ее первый муж, Петр Иванович Битков, говорил дочери на похоронах, что всю жизнь любил только Екатерину Алексеевну. Он иногда заходил проведать дочь, хотел видеть внучку. Он ненадолго пережил Фурцеву и вскоре ушел в мир иной.

С годами о Екатерине Алексеевне Фурцевой говорят все лучше и лучше. Дурное забылось. Остались воспоминания о живом и душевном человеке.

19 июля 1978 года на Красной площади хоронили Федора Давыдовича Кулакова, члена политбюро и секретаря ЦК по сельскому хозяйству. Из высшего руководства почти никто не пришел проводить коллегу в последний путь. А ведь в Москве шептались, что Кулаков – один из вероятных наследников Брежнева на посту генерального секретаря. Только что к шестидесятилетию он получил Золотую Звезду Героя Социалистического Труда.

Газеты сообщили, что он «скончался от острой сердечной недостаточности с внезапной остановкой сердца». Федор Давыдович был одним из самых молодых в политбюро, моложе его был только первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, остальные много старше. Поэтому заговорили о том, что Кулаков умер не естественной смертью. Многие были уверены, что он застрелился. А есть и такие, кто полагал, что его убили.

Бывший первый секретарь Краснодарского крайкома Сергей Федорович Медунов, близко знавший Кулакова, говорил об этом открыто:

– На его поминках я понял такую вещь: Кулаков не умер, его застрелили. Кто-то увидел в нем соперника.

Недоброжелатели Горбачева говорят, что именно ранняя смерть Кулакова в 1978 году открыла дорогу наверх Михаилу Сергеевичу. Дескать, если бы Кулаков не умер, еще не известно, нашлось ли бы для Михаила Сергеевича место в Москве…

Федор Давыдович Кулаков родился в 1918 году в крестьянской семье в селе Фитиж Курской области. О выборе жизненного пути долго не раздумывал: пошел учиться в Рыльский сельскохозяйственный техникум. Работал в Тамбовской области помощником управляющего отделением совхоза, затем агрономом и управляющим отделением сахарного комбината в Пензенской области. На фронт не попал, нужен был в тылу – на комсомольской работе.

Как раз в 1941 году его утвердили первым секретарем райкома комсомола, затем заведующим райземотделом. В 1943 году стал председателем райисполкома, потом первым секретарем Николо-Пестровского райкома партии. В 1944-м его забрали в Пензу, назначили заведовать отделом в обкоме, из обкома поставили начальником областного управления сельского хозяйства – вполне обычная по тем временам карьера.

В обкоме Кулаков познакомился с человеком, который сыграет важную роль в его жизни, – Константином Устиновичем Черненко, который с 1945 по 1948 год был секретарем Пензенского обкома партии. Вместе они проработали три года. В 1948-м Черненко отправили в Молдавию заведующим отделом пропаганды республиканского ЦК, где его приметит Леонид Брежнев. В 1964 году все трое встретятся в Москве, и мнение Черненко о Кулакове будет иметь значение для Леонида Ильича…

В 1950 году Кулакова назначили председателем исполкома Пензенского областного Совета, это уже заметная и самостоятельная работа. Пензу Федор Давыдович вспоминал с удовольствием. Уже будучи секретарем ЦК, часто наведывался в город. Вторым секретарем Пензенского обкома партии много лет работал Георг Васильевич Мясников. Он вел дневник, в записях часто упоминается Кулаков.

«23 марта 1973 года. Работу прервал звонок Ф.Д. Кулакова из Москвы:

– Как зима?

– Плохо с кормами. Прошу помочь. Возим солому с Алтая…

– Приедет Евдокия Федоровна. Прошу принять.

Сказал, что не надо беспокоиться, все сделаем хорошо… Трогательная забота о своей жене, хотя и не очень скромно…

30 марта. Позвонил Кулаков.

– Как дела? Корма дали.

– Пока Совмин РСФСР не подтвердил.

– Вчера поздно было политбюро. Генеральный подписал.

– Спасибо.

Доложил о заготовках. Все идет нормально. Спросил:

– Вы не собираетесь к нам?

– А что, хочешь, чтобы приехал?