Леонид Млечин - Знаменитые самоубийцы

Некролог, опубликованный в газетах 21 января 1982 года, не подписали Брежнев, Суслов и Кириленко, то есть все три главных руководителя партии. Многие решили, что Семен Кузьмич и в самом деле замешан в чем-то нехорошем, раз Брежнев на него разгневался. Только потом пошли разговоры о самоубийстве.

Брежнев был потрясен смертью старого товарища, очень переживал, но не поставил свою подпись под некрологом самоубийцы, как священники отказываются отпевать самоубийц и велят хоронить их за оградой кладбища. По неписанной партийной этике считалось, что настоящий коммунист не имеет права покончить с собой. За попытку уйти из жизни (если она оказывалась неудачной) строго наказывали по партийной линии.

Через несколько дней после ухода Цвигуна в мир иной, 25 января 1982 года, за ним последовал Суслов. Михаил Андреевич лег на обследование. Первоначально врачи не нашли у него ничего плохого. А потом с ним случился инсульт, он потерял сознание и уже не пришел в себя. Суслов немного не дожил до восьмидесяти лет. В медицинском заключении говорилось, что он скончался от «общего атеросклероза с преимущественным поражением сосудов сердца и головного мозга, развившегося на фоне сахарного диабета» и «острого нарушения кровообращения в сосудах ствола мозга».

Михаил Андреевич не любил врачей и не доверял их рекомендациям, как и его жена, страдавшая от тяжелого диабета. Они оба часто отказывались от помощи медицины и не желали принимать прописанные им лекарства.

Суслова хоронили 30 января.

Оживленную Пушкинскую площадь, где я тогда работал в журнале «Новое время», перекрыли плотные кордоны милиции и госбезопасности; чтобы пройти в редакцию, надо было предъявить служебное удостоверение. Остальных не пускали. Возле кордонов выстраивались очереди. Народ тихо негодовал. Один пожилой мужчина, стоявший рядом со мной, довольно злобно произнес:

– Генеральную репетицию устроили!

Он был прав. Со смерти Суслова началось то, что потом стали называть «пятилеткой пышных похорон». В начале ноября того же года умер Брежнев.

В один из дней осени 1983 года генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов позвонил одному из своих выдвиженцев – новому руководителю отдела организационно-партийной работы ЦК Егору Кузьмичу Лигачеву:

– Не могли бы зайти?

– Конечно, Юрий Владимирович!

Всегда энергичный и целеустремленный, в те годы Егор Кузьмич не ходил, а бегал по цековским лестницам, перепрыгивая через две ступеньки. Андропов дал ему особое поручение, имевшее далеко идущие последствия. Этот разговор в кабинете генсека решил судьбу многих людей.

Спустя много лет Егор Лигачев рассказывал мне:

– Андропову стало известно, что в Узбекистане неладно. А еще до этого заведующий сектором среднеазиатских республик несколько раз докладывал: неладно у нас в Узбекистане. Сотрудники сектора принесли несколько сотен писем о злоупотреблениях. Страшные письма! Я их читал несколько вечеров. Трудно было заснуть после этого. Это был настоящий крик души.

В Москву из Узбекистана шли тысячи писем с жалобами на то, что у местных начальников невозможно добиться правды, что без взятки в республике ничего не делается.

Андропов спросил у Лигачева:

– Егор Кузьмич, вы не считаете нужным проявить какой-то интерес к Узбекистану? Я давно знаю, что там происходит. Так много писем, надо этим заняться.

Лигачев сразу откликнулся:

– Мы готовы немедленно подключиться.

И тогда Андропов неожиданно сказал:

– Вы знаете, что сделайте: пригласите Рашидова и поговорите с ним.

Лигачев выразительно посмотрел на Андропова. Новый генеральный секретарь понял, что смущает Лигачева: Егор Кузьмич – всего лишь заведующий отделом ЦК, а первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидов – кандидат в члены политбюро, то есть почти небожитель. Строгий порядок взаимоотношений в партийной иерархии не позволял заведующему отделом приглашать к себе человека, входящего в политбюро.

Но Андропов успокоил Лигачева:

– А вы не стесняйтесь. Считайте это моим поручением. Рашидов в ближайшее время сам зайдет к вам.

Егор Кузьмич понял, что Рашидов, который был любимцем Брежнева, больше не в фаворе. И, действительно, вскоре Шараф Рашидович появился в здании ЦК. Ему сообщили, что с ним хотел бы поговорить новичок – Лигачев. Удивленный Рашидов пришел к Лигачеву. Вошел к нему в кабинет как хозяин – что это какой-то завотделом решил с ним побеседовать!

Вначале он абсолютно не воспринимал слова Лигачева. А Егор Кузьмич, отбросив дипломатию, с присущими ему напором и прямотой стал говорить:

– В ЦК приходят письма о безобразиях в республике. Мы пересылаем письма в ЦК Узбекистана и получаем ответ из вашего аппарата, что жалобы не подтверждаются. Ни одна не подтвердилась! Трудно в это поверить, Шараф Рашидович.

Рашидов не ожидал такого разговора. Его лицо окаменело, и он со значением спросил:

– Вы с кем разговариваете?!

Но напугать Лигачева было нельзя. Он действовал по указанию Андропова. Егор Кузьмич ответил:

– Шараф Рашидович, дело серьезное. Я разговариваю с вами по личному поручению Юрия Владимировича.

Вот тогда Рашидов присел на предложенный ему стул и уже разговаривал с Лигачевым с полным пониманием ситуации. Он увидел, что на столе разложено несколько десятков писем из республики.

Рашидов стал убеждать Лигачева:

– Егор Кузьмич, в этих письмах полно наветов. Мы должны защитить наших руководителей, чтобы они могли спокойно работать и давать стране хлопок.

Лигачев выслушал его недоверчиво и твердо сказал:

– Я буду предлагать Юрию Владимировичу направить в Узбекистан комиссию ЦК для проверки всех сигналов.

Рашидов в последний раз попытался его остановить:

– Но ведь сейчас идет уборка хлопка, комиссия помешает людям работать. Страна останется без хлопка.

– Хорошо, – не стал спорить Лигачев, – уберете хлопок, тогда комиссия и приедет. Мы можем подождать.

Разговор в кабинете Лигачев происходил в сентябре 1983 года. Заканчивалась уборка хлопка в октябре-ноябре. Рашидов хотел оттянуть приезд комиссии в надежде найти какую-нибудь контригру, пустить в ход старые связи, чтобы избежать проверки. Ведь прежде это ему не раз удавалось. Благодаря его хорошим отношениям с Брежневым и другими членами политбюро Узбекистан был в значительной степени зоной, свободной от контроля. Но с председателем КГБ Андроповым у Рашидова личных контактов не получилось. Юрий Владимирович был затворником. Он в девять утра приезжал в свой кабинет на Лубянке и вечером уезжал, покидал свой кабинет только для того, чтобы доложить срочные бумаги Брежневу, побывать в здании разведки в Ясенево или пройти процедуры в больнице.