Олег Белоусов - Это мой город

Позвольте перевести дыхание и рассказать почти анекдотическую, но тем не менее правдивую историю с филологическим подтекстом.

Была у меня в студенческую и послестуденческую пору знакомая девушка, которая ухитрилась выйти замуж за шведа. Швед был богатый, поэтому девушка ездила отдыхать на курорты Китая, ей очень нравился китайский сервис, ну, а пересадка, как водится, была в Минске, поэтому богатая шведская дама Света Курман, забавляла иногда рассказами из шведского быта…

– Представляешь Олег, какие идиоты эти шведы!.. Сам понимаешь, делать мне там нечего, поэтому от скуки пошла на курсы шведского языка… Для чего-то там они нужны… Что бы гражданство получить, или еще для чего, не вникала.. Представляешь, в школе бар, дансинг, массажные салоны, баня, бассейн, да еще стипендию платят, за то, что туда ходишь… Мне так там понравилось проводить время, что я решила остаться на второй год… Оказалось, на второй год, все то же самое – только стипендию не платят…

Света была прелестное дитя с абсолютно чистым сознанием, а вот шведы, помнится, меня основательно удивили. Еще больше удивили и привели в восторг израильтяне, когда с солидным запозданием узнал, что разговаривают в Израиле, оказывается, не на привычном, в общем-то, для уха минчанина «идиш», а на возрожденном, бывшем мертвом, но обретшим вторую жизнь «иврите». Ошеломленный эти давним открытием, до сих пор считаю, что возрождение из небытия древнего языка, введение его в мировой обиход – величайший национальный подвиг, заслуживающий и почтения и удивления.

Почтение и благодарность к родному белорусскому языку впервые испытал, оказавшись в 1970 году в Праге. В те времена, по горячей памяти, чехи на дух не переносили русской речи. Вас не понимали в магазинах и барах, вам указывали на улице не то направление, вам сквозь зубы, в спину неслись оскорбления, вас откровенно ненавидели и не хотели этого скрывать. Единственным способом маскировки был резкий отказ от русского языка и переход на белорусский. Пражане улавливали разницу, слышали, что язык славянский, но не русский и успокаивались. Вначале это воспринималось как курьез, как забавный пример языковой мимикрии, потом, когда стал много и по делу ездить по Восточной Европе, побывал в Польше, Словакии, Словении, Чехии – понял, что курьезом здесь и не пахнет – белорусский оказался более близким и понятным для словака, поляка, чеха, словенца, чем русский. И обусловлено это было вовсе не политическими причинами. Белорусский более близок к праславянскому языку, чем русский, на него было оказано меньше иностранных влияний. Поэтому, убедился на собственном опыте, намного легче осваивать польский, словацкий, чешский – если знаешь именно белорусский. Не русский – белорусский, он ближе остальным славянским и по фонетике и по корневому составу слов. Поэтому, когда отдавал дочь в языковую гимназию, без особого труда убедил жену в том, что отдавать нужно только в белорусский класс – это поможет, откроет двери в языковую общность Восточной Европы. Жену убедил. Однако в языковой гимназии упразднили белорусские классы. Аргументировали тем, что математику и, например, химию невозможно преподавать на белорусском, нет соответствующей терминологии, нет и преподавателей, способных вести предметные уроки на родном языке. Спорить с глупостью бесполезно. Рассказывать, что великий Михайло Ломоносов усваивал именно белорусскую математическую терминологию, скушно. Ощущение такое, словно вновь попал в школу, где родной язык не в радость, а в унылую «обязаловку». Странно, почему-то даже те, кто ратует и радеет за необходимость знания родного языка, пытаются выстроить его изучение не на примере шведов, а используя устрашение, принуждение, знаменитое совковое «учи, не то будешь наказан!». Помню, в бытность Евгения Константиновича Войтовича, Министром культуры, легче всего попасть к нему для неспешной и внимательной беседы было утром, без четверти девять, поскольку с восьми к нему приходил учитель белорусского, а после урока образовывался вольный зазор, «форточка», которую и следовало использовать, если хотелось без помех обсудить с Министром насущные проблемы. Несомненно, похвально стремление Министра культуры усовершенствоваться в родном языке, но налет «обязаловки», чего-то, что приходится делать не в удовольствие, а из-под палки, значительно портил впечатление. В веселую пору начала перестройки, родилась идея сделать серию мультипликационных фильмов для самых маленьких белорусов, для дошколят, которых можно было бы через игру, через мультипликацию, вводить в родную языковую стихию. Придумали вместе с Сержуком Соколовым-Воюшем замечательный сценарий, консультировались у преподавателя белорусского языка в Белорусском педагогическом институте Винцука Вячорки, обращались за средствами в соответствующую комиссию Верховного Совета 12 созыва… Там все и умерло! Аргументация отказа была такова – в белорусских детских садиках нет видеомагнитофонов для просмотра мультфильмов, поэтому данный проект неактуален. Акктуалным представлялся немедленный, в приказном порядке перевод всего делопроизводства на белорусский. Вполне допускаю, что с расстояния в пятнадцать лет, что-то формулирую не совсем точно, но за смысл ручаюсь… Обратите внимание, за пятнадцать прошедших лет, видеомагнитофоны в садиках перестали быть проблемой, делопроизводство же на белорусский не переведено по сию пору. Воз, как говорится, и ныне там. Смею думать, потому, что переучивать даже Министров культуры, бесполезный труд. Начинать нужно, все таки, с детского садика. А к детям, само собой, приходить следует только с игрой, поскольку слово «надо» они не понимают, им ближе слова «весело» и «интересно».

Оказавшись волею судеб, после университета и службы в армии в газете “Літаратура і мастацтва” и освоившись в общности великолепно знающих и любящих белорусский язык людей, совершенно искренне восхищаясь лирикой Купалы, эпосом Коласа, изысканной поэтикой Рыгора Бородулина, Владимира Короткевича, эстетской прозой Янки Брыля, Михася Стрельцова, вникая в сложносплетения образности Василя Быкова, понял – нет языков «первой» и «второй» свежести, нет языков лучших и худших, нет языков главных и не главных, любой язык приспособлен для того, чтобы выразить на нем самые тонкие, самые изящные переливы человеческих ощущений и чувств. Нельзя бороться с языками, нельзя запрещать или разрешать, следует понять, что чем больше языков человек понимает, чем свободней он говорит на языках других народов, тем он богаче, тем большие горизонты перед ним открываются. Механическое ограничение в знании, ограничение в изучении – та самая простота, что хуже воровства. Ибо обедняет, оскопляет человеческую душу. И не язык бывает «хамский», оскорбляющий слух, а, случаются хамы, способные оскорбить любой язык. Пример, разговор одного отставного полковника, приехавшего проживать на пенсии в сытую и благополучную советскую Латвию. Полковник был начальником станции техобслуживания, где нам случилось чинить автомобиль. В подчинении у него были рабочие латыши, разговаривавшие между собой, естественно, по-латышски. Начальник позволил себе оборвать их диалог фразой: «Запрещаю при мне разговаривать на вашем обезьяньем языке!». Сегодня, когда слышу стенания «русскоязычного» населения Латвии, вспоминаю того полковника и, честно признаюсь, не очень сочувствую так называемому «русскоязычному» населению, которое, прожив целую жизнь в среде народа, имеющего свой язык, культуру и историю, не удосужились выучить даже пары слов приветствия.