Анна Красноперко - Письма моей памяти

28 июля во время работы услышали стрельбу — в гетто погром. Возвращаться назад невозможно. Еле-еле упросили конвоира, чтобы подождал, не вел нас в гетто. Он завел нас в разрушенное здание, а сам ушел домой. Ночевали на чердаке, притаились, боялись, чтоб не заметили полицейские…

…Три дня не были дома, и я уже думала, что потеряла маму. На четвертый день, когда вернулась в гетто, увидела, что там, где мы жили, уничтожено все, кроме инфекционной больницы. На этот раз повезло, мама была жива…»

Жуткие дни погрома Ася провела в укрытии на Обувной. А вот Юли Горфинкель больше нет. Ее убили.

Вспоминаю: совсем недавно, когда колонна возвращалась в гетто, кто-то окликнул Юлю с тротуара. Она обернулась.

— Тетечка Маня! — вскрикнула Юля.

Женщина, смахивая слезу, закивала, но подойти к колонне ближе поначалу не отважилась.

— Как там бабушка? — спросила Юля.

Женщина помрачнела, махнула рукой, сошла с тротуара, догнала нас.

— Их всех перебили,— услышали мы,—Согнали в колхоз Леккерта и расстреляли. Нет, деточка, твоей бабушки.

Юля побелела.

Потом она рассказала. Эта тетя Маня — из Чаусов. Соседка и приятельница Юлиной бабушки. Юля часто приезжала в Чаусы на лето. А колхоз имени Леккерта был неподалеку. В нем работало много евреев. Потому, видно, он и стал местом расправы.

…А теперь нет и самой Юли.

Я рассказала Асе, что видела Вальтера в гетто.

Она уверена, что он наш разведчик или партизан, хотел кого-то найти и освободить. Возможно, для этого и расспрашивал про наших родных, соседей, знакомых.

Кто знает, может быть, Ася и права?

«…Нас перевели работать на кирпичный завод—грузили кирпич. Со мной рядом Саля Бабадзян. Саля после погрома 28 июля осталась одна, почти без одежды. У меня были на смену платья, мы делились.

С нами на кирпичном заводе работали хлопцы-белорусы. Они вывозили кирпич из печей, а мы грузили его на машины.

В свободную минуту собирались вместе и разговаривали. Познакомилась с парнем, которого звали Миша. Работали очень тяжело, а получали утром двести граммов хлеба и в обед котелок постного супа. Ребят кормили лучше. И Миша часто отдавал мне свой паек. Мы с ним начали строить планы, как вырваться из гетто. Миша и его друзья обещали нам помочь. Но ничего не получилось…»

Вот какова судьба друзей Мары Энтиной, которых она знала по школе.

…Сема Маршак.

Эсэсовцы остановили его на улице.

— Почему без заплат?

А Сема заупрямился, не хотел их носить. Сколько ни просили, не пришпиливал, не пришивал. Так он отстаивал свое человеческое достоинство.

Эсэсовцы приказали ему копать яму.

— Для чего? — запротестовал Сема.

Ему пригрозили пистолетом.

Сему закопали живым…

…Додик Герцик. Мара говорит, что имя этого юноши люди должны произносить с гордостью и благодарностью. Замечательный, мужественный юноша!

— Он очень доверял мне,— рассказывает Мара. — Мы ведь знакомы еще со школы! От него я слышала вести с фронта, сводки Совинформбюро. в последнее время Додик после работы часто не возвращался в гетто. Вместе с друзьями слушал по радиоприемнику Москву.

А потом Додика не стало — его схватили, пытали, повесили…

Василь Иванович Васильев вывел из гетто свою семью — жену Фриду Абрамовну и дочку Флорочку.

Где он был до той поры, как появился в гетто, от кого узнал, что его семья здесь, не знаем.

О том, как он спас свою семью, мне рассказал Фима Осиновский, бывший ученик Фриды Абрамовны. Он очень помог ей.

Василь Иванович пришел в гетто — нацепил желтые круги и пристал к колонне, которая возвращалась с работы. Затем в сумерках, до комендантского часа, с помощью Фимы и своего друга, который стоял на другой стороне Шорной, через дырку в колючей проволоке передал маленькую Флору.

Сам Василь Иванович остался ночевать в гетто. Утром вместе с Фридой Абрамовной в рабочей колонне вышел в город.

Для Фриды Абрамовны у него были приготовлены документы.

«…Галя Тумилович говорила маме, что, если бы у нас были документы, она смогла бы нам помочь. (Мама уже несколько раз ходила к ней. ) Я начала искать какие-нибудь документы.

Мне принесли (и за это спасибо) непригодную, подделанную метрику. Потом маме передали поддельный паспорт.

И вот… Галя Тумилович со своей младшей, моего возраста, сестрой Тасей подошла к ограждению. Я подкопала под ним яму. Они помогли мне перейти на другую сторону. Иду по городу, и мне кажется, что каждый встречный знает обо мне все… Мы пошли к Гале, и я жила у нее несколько дней. Вскоре пришла мама…»

«…Помню слова Ляленьки: «Мамочка, как рвется сердце туда, как невыносимо здесь. Пойдем отсюда…»

В определенные дни Ляленька подходила к ограждению, где с противоположной стороны ее ждала Тася… Когда никто не видел, Тася передавала нам кое-что из еды, и я постепенно стала поправляться, искать хоть какие-нибудь документы…

Их принесли. Только срок пользования ими кончался. Боязно было, но мы отважились.

…Сначала убежала Ляленька: подкопала яму под проволокой и вышла. Я стояла, глядела ей вслед и внимательно следила за патрульными. От страха чуть не разорвалось сердце. Не помню, сколько я так простояла. Мне все казалось, что Лялю задержали и пытают.

Для меня наступили черные дни. По договоренности я должна была выйти из гетто после того, как получу записку от Ляли. Но вестей от нее не было. И я решилась идти сама.

…Мне как врачу удалось получить пропуск в город. Нужно было получить медикаменты для больницы. По этому пропуску я а еще две женщины вышли из гетто.

…Сестра Аня проводила меня до ограждения. В последний момент я уговорила ее не ждать от меня вестей… Мы условились с Лялей, что встретимся у Тумиловичей. Я пошла туда…»

Почему я больше не встречаю Нину Липницкую? Если у нее все в порядке, она обязательно появилась бы, подошла к колонне или хоть поглядела издалека.

Значит, что-то случилось. А вдруг ее схватили в облаве? Или угнали в Германию? Белорусских девушек Нининого возраста забирают в Германию! Нет, не хочу даже думать о таком.

Но все же что-то не так.

Для метрики фотокарточка не нужна. А для паспорта ее обязательно нужно иметь. Что если Нина Липницкая или еще кто-нибудь из друзей помогут достать паспорт? Надо сфотографироваться.

Фотография на улице Мясникова, поблизости от Шорной, где мы теперь живем. Здесь же и дырка в ограде, которую раньше сделал Фима Осиновский. Забавный, чуточку косолапый, близорукий мальчик. Мы всегда волнуемся за его очки. Хоть бы эти нелюди не разбили их, часом. Без очков он совсем беспомощный.