Игорь Карпусь - Своё и чужое: дневник современника

11 февраля. Сильно выступил на политзанятии о демократии. Требуется предельная собранность и убеждённость власть имущего. Долго не мог отойти, бессонная ночь. Всё это годами выношено и проверено, жизнью заплачено. При всей раздвоенности и уступчивости, никогда не умел приспосабливаться и извлекать выгоду, легко разрушал достигнутое. Ничего не осталось ни позади, ни впереди, только череда дней однообразных и безнадёжных. И жуткая тоска из-за неспособности прервать всё сразу. Чтение — единственное, что вызывает острый интерес.

Тарковский, ещё одна жертва безвременья, такая запоздалая на слух смерть. Человек не флюгер, колесование еще никого не исцелило, гибнут даже сильные духом. Тут, правда, есть посмертная судьба, горькое утешение для живущих. А кто помянет нас?

8 марта. Так хочется, чтобы кто-нибудь круто вмешался в мою жизнь и повёл за собой. Утопия, со мной даже не разговаривают просто так, робеют или опасаются, а мне брать почин уже скучно. Сорвалась пропагандистская поездка в район, и всё потому же — чужой. Бывшие шестиклассники помнят, зовут в свою школу, они теперь на выпуске. Читаю их сочинения, и слеза прошибает. Вдохновенный год, взаимная окрылённость и любовь, а я ушёл. Они были бы моими целиком и навсегда. Осталось одно ремесло.

16 марта. Отдал бы всю жизнь за один час Альенде или Борхе: там очевидна цель и власть над временем.

31 марта. Ходил левым берегом по лыжне. Тяжёлый, зернистый снег, сырой воздух, взбудораженные вороны. Да ведь и люди — те же вороны, тот же круг земной, и чем полней, без изъятий, он осуществится, тем счастливей человек. Смысл жизни неуловим в умственных построениях, только народной поэзии дано раскрыть его во всём многообразии — от простого «я на камушке сижу» до «не мешай мне думу думати».

12 апреля. Мои лекции приводят людей в движение, а я говорю лишь то, что думаю, и этот старый простой приём срабатывает безотказно. Как же долго нас оболванивали и забивали разум галиматьей, что очевидные истины выводят из апатии и скуки. Тем не менее, никак не складывается привычка выступать, каждый раз и страх, и сомнение, и запредельная свобода. Культура — это степень совершенства: человека, мысли, вещи, коллектива... Потому она так желанна и вечно недостижима, и так несносно отсутствие совершенства в себе и других. Беда и в том, что за привычными плодами эрзацкультуры постепенно теряется идеал, торжествует на всех уровнях посредственность.

Перечитываю Эренбурга. Это ещё один парадокс нашего времени: историю в большей степени пишет поэт, чем учёный. А метод существует полтора века и провозглашен государственной доктриной.

21 апреля. «Новый мир» захватывающе интересен и неожидан. Вот она, неотразимость свободной мысли. Многое, о чём догадывался, проясняется и приобретает силу убеждения. Теперь главное — без устали срывать мишуру, которой изгадили нашу историю. Полвека наш народ был жертвой активно проводимой Догмы, и всё, что в неё не укладывалось, безжалостно отсекалось

22 апреля. Догма эта — вульгарный социализм, вне сложности, противоречий и многообразия жизни. Именно этот социализм стал манией наших руководителей, они фанатично стремились осуществить его в течение своей жизни, подстёгивая и ломая общество. Здесь полное отрицание диалектики: централизм без демократии, экономика без выгоды, общественное без личного, образование без культуры, классовое без общечеловеческого. Соединение того и другого означало бы недостижимость «идеала» на практике, признание бытия неподвластным волюнтаризму, а так хотелось войти в историю живым богом.

18 мая. Некоторые доктора правильно мыслят, их и мои поиски идут в одном направлении, кое в чём я опережаю, чтобы впоследствии обнаружить совпадение или близость. Истина, запоздавшая на десятилетия.

24 июня. Если что-либо и погубит людей, так это пещерный разум. С невероятной быстротой вспениваются мнения, крайние оценки и приговоры, и тотчас проступает «tabula rasa» — инфантильное, вздорное, нетренированное и претенциозное мышление. Платить за это удовольствие придется дорого, как за всё несвоевременное и старчески — дряхлое.

Юноша-студент, всколыхнул моё прошлое, когда обронил: «Я разуверился в человечестве». Он разуверился, а я пытаюсь объяснить, иначе взыграет подсознание. Какой беспомощной и самоуверенной выглядит наша патентованная элита по сравнению с московским школьником Левой Федотовым. Его дневник 41-го года необъясним, если не знать силы свободного разума.

30 июня. Публикация дневника — запоздалое раскаяние. Поколение, обдуманно и безжалостно выкошенное сначала чужими, потом своими. Если бы эти голоса звучали громко и их слушали, мировая история пошла бы совсем другим руслом. Наступает пора дневников, в них всегда неосуществленное бытие, похороненные надежды и судьбы, вызов содеянному.

30 июля. Из района, две недели не читал газет, отключился от вещания и сразу оказался вне тонкого, хрупкого слоя пропаганды. Там всё по-прежнему, жизнь катится проторённой дорогой, словно в насмешку над перестройкой. Местная газетка, однообразная, унылая, приниженная; непроходимая забота о куске хлеба, дровах, водка... Читал Максимова, он заскучал бы в современной деревне. Старое народ забыл и растерял, новое не складывается. Если и хлеб едва по приказу родится, то праздники и обряды только чахнут, а в целом, думаю, в деревне давно нет настроения и охоты к духовной жизни, времена не те. Какому приволью шуметь бы среди этих лугов и лесов, как возрадоваться бы надо очарованию земли, а вместо этого хмельной задор, мелочное скопидомство и бытовое неряшество.

11 августа. Напутали за века со смыслом жизни, особенно у нас в России, чтобы ублажать совесть интеллигентов. А суть проста: в каждой жизни заложен либо дальний, либо ближний прицел, и последний преобладает как массовый, за исключением всех разновидностей безделья. Понимание своего предназначения должно избавить от напрасных и разрушительных сомнений, метаний, преступлений. Желание приписать себе без оснований дальний прицел всегда оборачивается насилием и над собой, и над людьми, здесь преступается мера в угоду честолюбию и славе. Наш удел — раскрытие ближнего смысла с наибольшей полнотой и страстью.

14 августа. Да, для себя, для ближних, для дальних. Приемлю всё, кроме животного эгоизма. У меня выходит отчасти второе и дурно, неудачно — первое.

24 ноября. История с Ельциным наделала шума и возбудила многочисленные толки. Что ни говори, а первое после долгих лет «единодушия» публичное разногласие, попытка следовать данному слову, что было так естественно в ленинские времена. В этой истории вся двусмысленность, неопределенность момента: с одной стороны, решительные фразы, заверения и заклинания, с другой — бессилие перед собственным аппаратом, оправдание реалий перестройки, довлеющий вождизм, умолчание о пружинах начала 80-х. Когда же победит не мнимый, а подлинный коллективизм, когда громко осудят подлое ожидание «своего» часа, права кромсать по-своему? У Ельцина была попытка восстать против извечного порядка вещей, его сомнения понятны и своевременны.