Игорь Карпусь - Своё и чужое: дневник современника

Но неужели в болгарских школах не осталось ничего болгарского? Или я преувеличиваю из-за незнания подлинной обстановки? Что касается нас, то народной культуры и национального духа в наших школах просто не существует, как и в семейном быту. Всё забыли, стыдливо отвернулись, отвергли и заменили «учёной» педагогикой.

Судя по Вашему признанию, Вы нашли не друга, а возлюбленного. Поздравляю. И женщина может быть неисчерпаемой для мужчины, но, я думаю, это не Ваш идеал, от своих вопросов Вы никуда не уйдёте, всё Ваше — всегда с Вами, а иное просто самообман. Давно понял, что в наш разгульный век пытаться обрести что-либо значит постоянно укорачивать себя, изменять своим правилам, наступать на душу. Если способны на такое ради приобретения желанной опоры, то делайте. Впрочем, нужны ли Вам эти негативные рассуждения? Возможно, Вы человек совсем другого склада и живёте в ладу с миром, как живут миллионы и счастливы.

Развернул свежую газету и прочитал стихи 8-летней Ники Турбиной:

Мы говорим с тобой на разных языках,

Все буквы те же, а слова чужие.

Живём с тобой на разных островах,

Хотя в одной квартире.

И это из уст ребёнка! Вот человек: он может быть прост, как камень на дороге, и может быть как космос. Прощайте, и что бы ни случилось, не забывайте улыбаться».

29 марта. «Под каждой строкой Вашего смятенного письма я подпишусь, не колеблясь. Очевидно, есть существа, которые обречены на одиночество. И самое скверное то, что они не заслужили такой участи. Не правда ли, какая гнетущая закономерность: чем тоньше, глубже, восприимчивей личность, тем всё дальше отходят от неё люди, тем трудней и несносней ежедневное общение, тем чаще завязываются узелки непонимания и вражды.

Я сам был вполне самим собой лишь несколько раз, когда встречал идеальных друзей. Сказать правду, я не люблю взрослых, они так всегда самодовольны и ограниченны, так трудно пробить их всезнайство. Полная противоположность — дети, они, по крайней мере, умеют слушать и не лишены отзывчивости. Мне легче среди детей, хотя иногда с отвращением вижу, что и на них взрослые уже успели наложить свою мертвящую печать.

Но значит ли это, Светла, что мы должны отказаться от себя ради сомнительного преодоления тягот одиночества? Поступать так равнозначно самоуничтожению. Соглашаясь на неизбежные компромиссы, мы обязаны с достоинством нести свои крест, не пополнять ряды мнимоблагополучных. Это надо понять и принять как судьбу.

Не грешите на себя, Вы замечательный собеседник: вдумчивый, искренний и деликатный. Мы естественно подошли друг к другу. Буду надеяться, что хоть в малой степени смогу развеять ваши невесёлые думы.

В одном Вы несправедливы. Каждое моё письмо в такой же мере раскрывает меня, как это сделал бы я сам. Временами настолько бываю доволен собой, насколько в других случаях презираю и ненавижу. В житейской сфере скорее глуп и доверчив, а в целом по всем признакам нашего прагматичного времени — неудачник. Будьте великодушны. На свете так много неустроенных, неприкаянных, что в их компании не соскучишься. Да и Вы из их числа, насколько я понимаю. Этим и дороги мне».

1985

31 декабря. Всё больше думаю о культуре. Только она вывезет нас, ее забвение и нехватка повсюду, снизу доверху, как будто изначально нам предопределено повторять одни и те же ошибки, иллюзии, заблуждения. Никакие ускорения вне культуры не способны перестроить человека, об этом предупреждал ещё Ленин. Я бы развернул новый этап культурной революции. Руководство берёт мелко. Все наши проблемы укладываются в одну — овладение культурой. Народ нацеливают на развитие цивилизации, а следует — на охват и обогащение культуры. Открыто заговорили о том, что было очевидно 20 лет назад, и всё потому, что ЦК не откажется от монополии вещать истину и вести политику вопреки нормам культуры. Все годы главное зло в личной власти, фактически неограниченной вследствие подобострастия, а предел кладет только смерть. Никак нельзя терять голову.

1986

23 марта. Сбылся мой прогноз 15-летней давности: политика лозунгов и навязчивой эйфории бесперспективна. Съезд оставляет двойственное впечатление. Были и трезвые, смелые признания, особенно Ельцина, но хватало и дифирамбов, подобострастия, осторожности и, конечно, выводов-заверений. Дошли до последней черты, чтобы вскрикнуть от боли и опомниться. Сколько раз наблюдал и переживал, как вытравляли усердно человеческое достоинство и независимость подлинных хозяев жизни, а теперь ставят запоздалый диагноз и, как всегда, неприлично громко, вызывающе. Так и не поняли, что мудрость не в насилии над жизнью, а в умении слушать её и следовать логике развития. Нашей политике всегда не хватало повседневной человечности, отсюда все завихрения и временщики. И это пресловутое единство, монолитность во имя карьеры, беспринципность у ног владыки.

Десятки раз убеждался, сколь губительны колебания, как искривляют и запутывают они личную жизнь. Зачем позволил ей три года назад начать всё сызнова, чтобы склеить разбитую чашку, а кроме надрыва и мучений ничего не вышло, ведь чувства давно перегорели. И опять повторение пройденного по моей вине. Давным-давно настроение угасания, доживания; вокруг — мерзость обывательщины, повторяемости. Как плохо знаю мир, людей, только из своей форточки. Нет общения, выхода.

27 апреля. Захватил конец рассуждений Бондарева, перекличка с моим убеждением: думать, рассуждать — это уже дело, действие, которое как раз сегодня крайне необходимо. Вещание истин сверху давно отучило большинство из нас сомневаться, искать. А литература всегда жива неутихающей болью и возмущением. Не могу много читать, гудит голова. Именно чтение теперь самое стоящее, серьёзное занятие. Но не читают школьники, не захвачены умственным интересом. Наше время умеет создавать иллюзию занятости, и как они хорошо приспособлены к нему, вписываются без остатка.

23 июня. Ильин — учитель-открытие, даже и не учитель, а сердечная истина, распахнутая людям, полное преодоление недоверия, холодка, неравенства в классе. Он необъясним, чудо, и уж если быть учителем, то только таким. Там, где я рассуждал о человеке, превратностях его развития, там я приближался к Ильину, но крайне редко, сбивчиво, неполно. Здесь надо быть дерзким и смелым, многое забыть и сломать, верить безусловно себе и детям. До конца на это я не решусь.

Читая ЛГ, подумал, что всю нашу историю можно оценивать по степени высвобождения правды о прошлом и современном. Вне правды и в удалении от неё прогресс невозможен, и вот её извлекают из тайников и начинают усиленно насаждать во времена крайнего оскудения и застоя. А там, где правда, там и подлинная демократия, плодов которой мы ещё никогда не вкушали.