Игорь Карпусь - Своё и чужое: дневник современника

4 марта. Убивают молодую, поднимающуюся Россию. Незадолго до гибели он беседовал с Немцовым, оба красивые, уверенные, умные, устремленные. И без этой патологической злобы, брюзжания, неприятия. Сто лет назад лучшая молодёжь шла в революцию ниспровергать, теперь она рвется творить и строить. И это у нас, где радикализм был модой, кипел в крови.

8 марта. Дышал весной. Денёк переменный: то рассеянное солнце, то сизая мгла и сухой шелест снежных хлопьев. А воздух уже напитан влагой, светится белизна берёз, сорочьи свадьбы. Отлегло с души. Вчера подошёл мальчишка-проказник и настойчиво просил прощения за собственное непотребство. Я напустил строгость, а внутри ликовал: это от неба.

18 марта. Мнение немца о России в «Колыванском муже» Лескова: «там выходит всё…что-то неопределённое». Через век аналогичное констатирует философ: «страна вечной

беременности». Русские оплодотворяют планету и бессильны у себя дома. Если вспомнить Герцена, нас душат концы, тянущиеся из прошлого. Как никогда, видно это обилие концов — мощная корневая система.

30 марта. У знакомой торговки дневной доход до 50 тысяч. Торгует на вокзале у проходящих поездов, покупают охотно, милиция не мешает: как-то они договариваются. А Ельцина ненавидит и собирается голосовать за коммунистов. «Да ведь они сразу прикроют вашу торговлю», — напомнил я ей, и эта очевидная мысль её смутила, она и не задумывалась о связи своей свободы с нынешним состоянием страны. Как безошибочно этот массовый сорт людей — «воителей» прозрел Лесков, с их «аргентами», «петриотами», «кукотками», «керамидами» и т.п. невнятицей. Как они деятельны, хлопотливы, вездесущи — «иголка сидит» — и всё для себя, для «телополезного». Каким кипят негодованием к непохожим на них «уродам», «оглашённым» и со вкусом казнят их. Вся мировая культура прошла мимо них, все духовные движения тысячелетий обтекают их невозмутимо. Для них нет трагедии, только невезение и заминка, как у Марьи Мартыновны: «В долине Драгестана с винцом в груди заснул отрадно я». Гордятся древним православием, из которого вытравили христианскую сердцевину и осталось: «Я говею и сообщаюсь, а вы никогда. Кто из нас — христианин?» Вот от чего погибла Русь — трубное торжество Кривды.

9 апреля. Иначе, как подленьким, поведение прибалтов в преддверии Победы не назовешь. Взять все от щедрости нашего народа и сводить с ним запоздалые счёты — такое ложится позором на века. Вот она, их хвалёная культура, а ведь когда-то будет стыдно.

Что остаётся человеку, непрошено вытолкнутому в мир? Только одно – наполниться. Струящиейся тишиной, светом звезд, неистовой и печальной музыкой, смехом и рыданиями... Иначе жить не стоит, пустота, грязь, утроба-смерть /читая об Олениной/.

28 апреля. Пришёл в школу бывший ученик Суриков, студент, и сказал слова, которые в нашей среде либо неуместны, либо произносятся у гроба: «Вы — уникальный учитель». Правда, и ученик был уникальный, из тех пытливых, задумчивых мальчиков, которыми всегда была жива Русь. Звал в избранное общество для обсуждения глубин германского эпоса. Право, только руками разведёшь и встрепенёшься: не скудеет родная нива, не переводятся рыцари Круглого Стола.

9 мая. На мой взгляд, такого помпезного юбилея еще не было. Ветераны должны быть довольны, но их уже невозможно успокоить, уйдут с обидой и болью. Впрочем, не все. Мои Исаков и Владыкин быстро во всём разобрались и не цепляются за прошлое. Но сколько крови и сил отдано за то, что распалось, а выглядело таким монолитным и несокрушимым.

10 мая. «Дней Александровых прекрасное начало» — это наши 1985-90 годы, а потом не откат, как было не раз, а вступление в права неумолимой наставницы — истории.

22 мая. Сирень цветёт. Налетит порыв ветра, и ударит в лицо нежный, тонкий аромат, как выдох земли. Берёзовая аллея, тёмная и прохладная, трепещущая каждым листом, вся в солнечных бликах. Совсем другое бытие, другие краски, звуки, ритмы и благодарная мать-земля, которая в ответ на усилие выбрасывает зелёный росток и венчает труды плодами. Работаю в классе и на земле, и как многократно перекрывает второе результаты первого наглядностью, весомостью, удовольствием. Ведь сею в почву, а не на камни.

26 мая. Зачем проходим по земле? Чтобы обрести дух и душу, и чем более они согласованны, объёмны и пространны, тем более раскрыто наше предназначение. Написал выпускнице пожелание: «Воспаряй, чтобы не увязнуть».

Дарил книги библиотеке, смущался и робел, будто просил об одолжении. Такое состояние и реакцию окружающих подметил Некрасов в «Над чем мы смеемся». В самом деле, как-то неловко выйти из толпы и подать руку ближнему. Добро непривычно. Как странно мы устроены.

3 июня. Первый выезд за город, потянуло на стихи.

Выхожу из электрички –

Нежит теплая струя.

Как в объятиях сестрички,

Забываю горе я.

Лес да поле — моя воля,

Птицы, травы, облака...

Лес да поле — моя доля,

Обновись, ручей — душа!

Сбрось вериги принужденья,

Лицемерие, обман,

Вылетай из заточенья

На предутренний туман.

Пусть сиреневая туча

Наползает, дождь суля,

Пусть колышет луг пахучий

Дуновенье ветерка;

Здесь любим я неизменно

Каждой ёлкой и ольхой,

А умру — душа нетленно

Вмиг сольется с тишиной.

Стишки — пустячок, но только стишки. Все больше и больше природа, исключая музыку, вытесняет всё остальное. Если бы почему-либо стали невозможны мои походы в пустыню, стала бы невозможной и жизнь в том виде, как я ее веду. Это — быть с собой и миром без преград и посредников.

5 июня. Чисто московские передачи, однообразные и столичные по содержанию. Актёры и политики, политики и актёры, как будто это самое интересное и нужное. С удовольствием бы послушал фермера, торговца, педагога, заключённого, домохозяйку, кустаря... Масса неожиданных людей и мнений, но телевизионщики до такого уровня, видно, не доросли. Берут то, что на поверхности.

8 июня. Когда-то многословно и неумело рассуждал о преодолении небытия творчеством. Любое творчество — поединок со смертью, и победа остаётся за творцом: он вырывает у смерти имя. У простых смертных имя в потомках /страстное желание Чичикова/, у гениев — в шедеврах духа. Но всё это имеет смысл, пока цела Земля. А если катастрофа? Хорошо, что живем, не ведая об этом. Но люди ужасней слепой стихии. Обвал бытовых преступлений: мать убила сына, муж зарезал жену, друг зарубил друга, сосед поджёг соседа. Почему не срабатывает простой инстинкт самосохранения, выгоды, пользы? Всегда гуляли животные страсти, но не всегда так легко выплёскивались наружу. Думаю, что в основе жгучая неудовлетворённость, недовольство, обделённость. Все было доступно, особенно при наличии некоторых навыков, и вдруг от многих благ надо отказаться, примириться с новым статусом. А народ не хочет, ему не нужны никакие реформы и перемены, он хорошо жил по прежним стандартам и он мстит, как может, за несостоявшуюся до конца судьбу. Где можно, идёт сползание назад, к тёплому прошлому, отсюда и вопли снизу, и заверения сверху, и надежда пробраться к власти у тех, кто её потерял. На селе просто траур по колхозносовхозным временам. Видел сам, знаю то «пошехонское раздолье» за счёт казны, когда не считали, не меряли, не возмещали — всё спишут, государство богатое. И так в народе укоренилось это убеждение в праве на безбедную даровую жизнь, что никакими резонами его не вытравишь, а рыночная политика воспринимается как вражеская вылазка. Капитал вызывает зависть и возмущение, это по Марксу. Но ведь и по труду никогда не жили, не приучен народ трудом подниматься из бедности. Везде капитал и труд взаимодействуют, у нас разъединены и враждебны: капитал наживают без труда, труд не приносит капиталов. Остаётся в таком случае социализм. Неужто проклятие России? Или ее благо, как считают почвенники?