Элис Шрёдер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

«Богатство — это как пачка квитанций по оплате действий других людей в будущем. Ты можешь распоряжаться своим богатством так, как хочешь. Ты можешь увеличить его, а можешь потерять. Но идея передачи богатства от поколения к поколению, чтобы сотни твоих потомков могли управлять ресурсами других людей просто потому, что появились на свет из правильного лона, — это пощечина обществу, основанному на меритократии*».

«Я бы предпочел, напротив, повысить ставку налога на наследство. Я был бы не против, если бы, пока состояние не достигло 150 миллионов долларов, этот налог вообще не применялся, а как только оно превысило этот уровень, составил бы 100 процентов.

Самое главное — задаться вопросом: “А далыне-то что?” Если вы как государство лишитесь 20 миллиардов долларов от налога на наследство, вам придется изыскивать деньги, облагая налогами других. Поразительно, что население Америки готово активно защищать интересы тех нескольких тысяч семей, которые платят большие налоги на наследство, а не всех остальных, кто вынужден будет платить за отмену этого налога из собственного кармана.

Мне не нравится ничего, что уменьшает гуманность существующей системы. Мне не нравятся ни налоговая, ни образовательная системы, которые не движутся в нужном направлении. Мне не нравится ситуация, в которой беднейшие 20 процентов населения становятся беднее и беднее».

Дебаты вокруг налога на наследство были жесткими и острыми. Баффета называли популистом, «старым богатым крокодилом, который пытается не дать будущим поколениям использовать классический американский путь к успеху» 18.

«Династическое богатство переворачивает меритократию с ног на голову, — писал Баффет сенатору Кену Салазару. — На практике это означает, что люди, распределяющие ресурсы нашей страны, должны быть потомками тех, кто много лет назад смог сосредоточить в своих руках огромные ресурсы» 19.

Сознательно или нет, но в дискуссии о налоге на наследство часто упоминалось и богатство самого Баффета. Некоторые обвиняли таких людей, как Баффет, в уклонении от налогов, потому что свои деньги они заработали, инвестируя в те сектора экономики, где налогообложение было льготным. Но говорить о том, что Баффет инвестирует ради того, чтобы уклониться от налогов, это все равно что говорить, что ребенок пьет из своей бутылочки только ради того, чтобы намочить свой памперс. На самом деле Баффет был первым, кто сказал, что налог на инвестиции неоправданно низок. И это было еще одной проблемой, которую он пытался решить. Он любил сравнивать свой уровень налогообложения с уровнем налогообложения своей секретарши, говоря о несправедливости ситуации, при которой налоговая ставка для секретарши выше, чем для него, только потому, что большую часть дохода он получает благодаря инвестициям.

Крайне разозливший бюрократов и тех, кто собирался ими стать, но зато очень популярный среди других слоев населения, Баффет обещал продолжить борьбу против отмены налога на наследство. И эта борьба растянулась на годы. Баффет еще раз выступил в Политическом комитете Демократической партии (по другой проблеме) — выступление состоялось всего за несколько дней до начала войны в Ираке в 2003 году.

Он заявил, что план президента Буша сократить налоги на дивиденды — еще один пример «социального обеспечения для богатых». В статье в Washington Post он написал о «магии дивидендов», вновь заметив, что уровень его налогов ниже, чем у его секретарши Дебби Босанек. Реакция консерваторов на очередной, по их мнению, популистский манифест Баффета была быстрой и жесткой. «Миллионеры в ярости от предательства Баффетом собственного класса», — сказал один из них 20.

Но в этом как раз и состояла точка зрения Баффета. Он считал, что Соединенные Штаты Америки не имеют права стать страной, в которой люди с деньгами стали бы самоопределяющимся «классом», подминающим под себя все больше и больше власти и богатства.

Но по мере того как фондовый рынок продолжал свое восстановление после 11 сентября, богатые все равно становились богаче. Каждый день появлялся десяток новых хедж-фондов, зарабатывавших на низких ставках ФРС. Огромное количество людей воспользовались фондовыми опционами и получали проценты с денег других людей, вложивших средства в фонды акций, хедж-фонды, фонды фондов и так далее. Миллиардеры стали таким же обычным явлением, как вороны вокруг мусорных баков, и эта массовость беспокоила Баффета, поскольку речь шла о ничего не производящих посредниках, сосредоточивших в своих руках деньги инвесторов. Средний инвестор, конечно же, продолжал получать средний доход, но зарабатывал немного.

Больше всего Баффет не любил, когда богатые становились богаче с помощью фондовых опционов. С тех пор как он проголосовал в совете директоров Salomon против предложенного соглашения по заработной плате, ни один совет директоров не приглашал его участвовать в работе комитета по распределению зарплат. Дуг Дафт получил в 2001 году от Coca-Cola опцион на 650 000 акций. Первоначально Дафт попросил, чтобы опцион был предоставлен ему при условии, что доходы увеличатся не менее чем на 15-20 процентов. Акционеры согласились, а Баффет в это время смотрел на свои туфли, думая: «О кей, но этого же никогда не случится». Через месяц комитет по зарплате запоздало обнаружил, что такая цель недостижима и Дафт не получит денег. Тогда он пересмотрел свое решение, Дафта удержали в компании, понизив задачу по доходам компании до 11-16 процентов 21. Это было все равно что передвинуть финишную линию марафонского забега километров на 15 назад. Баффет не мог в это поверить: акционеры проголосовали за марафонский забег, а приз вручается после первых 25 километров!

Еще одно голосование в пользу богатого. Дафт не добился особых успехов, и акции Coca-Cola обрушились. Видя, что, несмотря на растущий всеобщий гнев, бонусные выплаты по опционам продолжаются, Баффет понял, что должен воспользоваться представившимся ему удобным случаем — покончить с фальшивой бухгалтерией по опционам на покупку акций.

Менеджеры любили такие опционы. Благодаря уловкам в финансовой отчетности выходило, что если компании расплачиваются с сотрудниками акциями, а не деньгами, то они не несут финансовых затрат. Получалось, что опционы как бы не существуют. В реальности для любого частного бизнеса все это было фикцией. Если бы мясник, пекарь, изготовитель подсвечников отдавал бы, скажем, опцион на 20 процентов акций своего бизнеса, то понимал бы, что заодно отдает и значительную часть своей будущей прибыли.

Однако существующие бухгалтерские правила позволяли играть с деньгами. Из-за этого манипуляции с бонусами стали особенно активно применяться в конце 1990-х годов. В 1980 году CEO в среднем получали в 42 раза больше, чем рядовые сотрудники компаний. Двадцать лет спустя это соотношение увеличилось в 400 раз 22. Зарплаты ведущих топ-менеджеров стали достигать миллиардов долларов. В 2000 году Сэнди Уэйл получил 151 миллион долларов в Citigroup, Джек Уэлч — 125 миллионов в GE, Лэрри Эллисон — 92 миллиона в Oracle. Хотя зарплата Стива Джобса в Apple с 1997 по 1999 год составляла всего миллион долларов в год, он получил дополнительно в 2000 году 872 миллиона в виде фондового опциона плюс авиалайнер Gulfstream стоимостью в 90 миллионов 23.