Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г.

По мере того, как события в России развивались, гшш партийные перегруппировки среди русских военнопленных в лагере. Если еще задолго до Февральской революции в лагере намечались партийные группировки и существовала, например, наша группа большевиков, то к лету 1917 года образовались определенные i партии. Не существовало только оформленных партийных организаций, так как в условиях плена, особенно в нашем лагере, иметь таковые было просто немыслимо.

Наибольшего напряжения партийная борьба достигла в дни корниловской авантюры. Плеяда хранителей порядка – 8?

лагерная знать всей душой стояла за Корнилова, но они в лагере все же большого значения не имели. Самой сильной партией считались эсеры, приверженцы Керенского. Нас, большевиков, была небольшая группа, хотя мы по целому ряду вопросов имели за собой в лагере большинство.

Была уже поздняя осень.

В маленьком городке Гамельне на Везере царила тишина. Еще тише и спокойнее было в лагере. Особое уединение, расположение к тишине давали холмы, окружавшие город и покрытые буковыми рощами когда сумерки спускались на землю, холмы напоминали высокие горы.

Среди холмов лентой извивается Везер. Когда покапывается изредка осеннее солнце, река превращается в длинный пучок серебряных ниток.

Глубокая осень. Редко когда видно солнце, но на минуту, когда оно выглядывает, буковые рощи горят пурпурно-красными огнями.

Медленно тянется привычное время. Живем в повышенном настроении. О событиях в России же время получаются в городе телеграммы, шумят газеты; все новости, подчас в исковерканном виде, проникают моментально в лагерь, и здесь до получения немецких газет начинают расти и распространяться самые чудовищные слухи. Слухи радуют одних, печалят других.

В России творится что-то великое. Все известия говорят одно: власть Керенского накануне падения; на смену ей идут Советы.

Нас, большевиков, величают «предателями» и другими хорошими словами тогдашнего времени.

Но опять-таки одни говорят про нас со злостью, грозят виселицей, другие с какой-то заветной мечтой, иногда и побаиваясь открыто стать на нашу сторону. Совершенно отсутствуют равнодушные; их нет.

Интерес к немецким газетам растет, всякие слухи ловятся на-лету. Новостями из России интересуются не только одни русские, но и французы, англичане, бельгийцы, которых в лагере сравнительно много.

В общем, газетам не верят. Керенского считают сильным, французы величают его русским Наполеоном, Гарибальди; это льстит русским патриотам. По адресу большевиков сыплются проклятия, ругань.

Немецкие газеты дают самые противоречивые сведения. Но видно и чувствуется одно: звезда Керенского близка к закату; это чувствуют даже его ослепленные друзья.

Усиливаются партийные группировки. Лагерь делится на две части: с одной стороны – приверженцы большевиков, которыми руководит наша группа из библиотеки, и с другой – все остальные, которых об’единяют злоба и ненависть в большевикам и к нарождающейся Советской власти. Во главе неистовствующих монархистов стоят подпрапорщики и фельдфебеля. вокруг них виляют студенты-вольноопределяющиеся, учителя, которые величают себя республиканцами – сторонниками демократии, возглавляемой Керенским. «Штабом» наших противников является отделение Красного Креста.

Пасмурное утро. Собрались в библиотеке и обмениваемся новостями. Вбегает к нам француз и возбужденным голосом заявляет, что Петроград в руках матросов, правительство Керенского арестовано, власть перешла в руки большевиков, движением руководит Ленин.

Для нас это разрешение вопроса. Мы ждали этого. Но на такой быстрый успех мы не рассчитывали. Поздравляем друг-друга. Кто-то высказывает сомнение, и несколько человек бегут в Красный Крест. Французы взволнованы и с ненавистью поглядывают на нас.

Скоро вернулись из Красного Креста, сообщили о панике, царящей там. Вести о перевороте у наших политических врагов создали самое отчаянное настроение.

В библиотеку зашел немецкий солдат, заведывающий всеми библиотеками лагеря, и подтвердил известие о перевороте в Петрограде. Он, конечно, как заядлый поклонник Вильгельма, понимал по-своему и сиял от радости. Это послужило поводом для присутствующих французов «доказать», что переворот – дело рук немцев. Посыпались ругательства, проклятия.

Известия о перевороте моментально распространились по всему лагерю. Наша группа рассыпалась по баракам,

чтобы не дать возможности нашим врагам слишком распинаться по адресу большевиков и Советов.

День провели в спорах. Подавляющее большинство, особенно французы и наши интеллигенты, доказывали, что эта власть на час, и за ней последует Николай.

Вечер. В бараках долго не могут замолкнуть дебаты, и только поздней ночью водворяется тишина, когда дежурные часовые уже сделали несколько предупреждений.

Потянулись снова дни. Получались телеграммы самого противоречивого характера. В чем только не обвиняли большевиков! Немецкие газеты были переполнены сообщениями самого невероятнейшего содержания и направления. Все это волновало, возбуждало лагерь. Чтение газет при помощи переводчиков стало любимым занятием даже тех, кто отроду не слушал и не верил «рябой» бумаге. Во время чтения в бараках водворялась тишина; не дозволялось дале. кашлять…

Стали проходить недели. Немецкие газеты все продолжали писать: «Из России нет определенных сообщений». Поползли слухи… Вражда в лагере усиливалась. Французы, англичане и бельгийцы прекратили с русскими всякие сношения: не продавали хлеба, остатки своей пищи выливали в помойную яму, чтобы ими не могли пользоваться проклятые большевики-русские. Иногда дело доходило до рукопашного боя…

: Но это придало мужество самым отсталым. Они чувство вали, что в России действительно свершилось что-то великое, что не нравится сытым французам и англичанам. В глубине забитых душ появилась вера в новую жизнь, в новую Россию.

Между тем:, из России стали поступать сведения, что власть Советов крепнет. Наша группа с каждым днем приобретала все больше и больше сторонников.

Так росла большевистская Россия и в тисках ужасного германского плена.

Октябрьский переворот окрылил надеждами на скорый мир как русских пленных, так и немцев. Караульные в лагере говорили только о мире. Французы доходили до бешенства. Русские черносотенцы метали громы и молнии.

Борьба между приверженцами большевиков и черносотенным блоком продолжала обостряться; ежедневно в бараках происходили споры и чуть не драки между обеими сторонами.