Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г.

В один из таких дней, когда партийная борьба в лагере достигла, казалось, наибольшей остроты, и мы продолжали пребывать в неведении относительно Советской России, по лагери стали распространяться слухи, что на русском фронте заключено перемирие.

Это было 19-го ноября.

И действительно, рабочие-пленные, работавшие в городе в этот день, вернулись вечером необычайно возбужденными. Они подтвердили известие про заключение перемирия. Еще больше: они рассказывали о том, какое настроение царит в городе. По получении телеграммы о заключении перемирия во всем, городе были сейчас же вывешены флаги, на улицах толпилось много народу. Русские пленные, проходившие в этот вечер по улицам города, были предметом всеобщего внимания горожан. Бывали случаи, когда пленных окружали на улице, поздравляли с миром и целовали…

Это нас не удивило. Немцы жаждали мира, и их радости, понятно, не было конца, когда вечерние телеграммы принесли известие о заключении давно ожидаемого перемирия.

Снова в бараках мы пережили бурную ночь. Спорили, кричали до хрипоты. На этот раз к баракам не решались подходить с предупреждением о «позднем часе» и караульные: видно, и они были об’яты чувством скорого мира.

На следующее утро французы и англичане встретили нас об’единенным фронтом, как предателей, подлецов, немецких агентов. Они переживали минуты бешеной злобы и готовы были броситься на наб, как дикие звери.

Немецкие солдаты сияли от радости. Перемирие сулило скорый мир на русском фронте, а затем и на западном…

В каком виде нам представлялся будущий мир? Прежде всего мы были убеждены, что октябрьский переворот принесет мир всему человечеству, кроме того, пролетарская революция в России, по нашему мнению, должна была быть прелюдией всемирной революции. В то же время за последние недели стало ясно, что до всеобщего мира еще далеко, мы были сторонниками мира с Германией во что бы то ни стало.

Искреннее желание ненцев заключить мир служило поводом думать, что сепаратный мир будет вполне справедливым для обеих сторон. Нас в этом ежедневно уверили немцы, то же подтверждали прибывающие с работ в лагерь пленные. Встречающиеся на работах с рабочими русские пленные передавали, что весь пролетариат Германии требует мира без аннексий и контрибуций.

Немецкие газеты как-то обходили этот вопрос, но все же, поскольку все немцы, с которыми нам приходилось встречаться и вести на эту тему разговоры, были на стороне мира «без аннексий и контрибуций», то мы имели много оснований думать, что мир будет заключен вполне демократический, который послужит исходным пунктом для всеобщего мира. Такова была воля народных масс Германии, уставших от ужасной империалистической бойни.

Подавляющее большинство русских военнопленных было на нашей стороне. Особенно это надо сказать про тех, которые приезжали с работ.

Все пленные ждали мира, как чего-то бесконечно близкого и дорогого.

Еще задолго до открытия мирных переговоров в Брест-Литовске в лагерь стали проникать слухи о намерениях германского командования заключить с Советской Россией мир, основанный на насилии. Немецкие солдаты отрицали правдивость подобных слухов и нас уверяли, что подобного шага не допустят воины германской армии, которые ни за что не согласятся быть орудием германских империалистов. Встречавшие германских солдат, приезжавших с русского фронта, действительно, это подтверждали. О рабочих, конечно, и говорить не надо было.

Однако, в ближайшие же дни по открытии мирных переговоров в Бресте мы постепенно стали убеждаться, что слухи о насильственном мире не лишены основания. В немецких газетах, например, в «Berliner Tageblatt» и др., попадались двусмысленные статьи, из которых вырисовывались различного рода возможности (о переговорах в Бресте никаких подробностей, кроме официальных, ничего не говорящих со- §2общений в газетах не пропускалось). Значит, будущее было чревато различными осложнениями.

Во время переговоров, вопреки всем ожиданиям, мы ничего не знали о ходе их. Газеты должны были молчать, и казалось, что им нет никакого дела до того, что делается в Брест-Литовске.

Начало мирных переговоров ознаменовалось чрезвычайно важными событиями внутренней жизни Германии. По всей стране прокатилась волна забастовочного движения. .Забастовки начались в Берлине и перебросились н в Австрию. В целом ряде городов движение достигло довольно грандиозных размеров, и, судя по газетам, а главное по слухам, проникающим в лагерь, казалось, что Германия и Австрия если и не накануне революции, то во всяком случае переживают революционное брожение, способствующее скорейшему заключению мира с Советской Россией.

В городе говорили о массовых демонстрациях в Берлине, Ганновере, Гамбурге. В лагере распространялись смутные слухи о революционном брожении во Франции и в Италии. Атмосфера казалась нам насыщенной, и бывали отдельные дни, когда по вечерам мы ложились в свои гроба с надеждой, что утром над городом увидим развевающиеся красные зна-мепа.

Но точно так же, как рождались наши мечты, они и рушились. Забастовочная волна в Германии пошла на убыль и стихла. Слухи о вспыхнувшей-было в других странах революции исчезли сами соббй. Восторжествовали апатия и .равнодушие. j , ; j

В один из таких дней в городе была получена телеграмма о перерыве мирных переговоров в Брест-Литовске. Нас это ошеломило.

Что же дальше? Неужели опять война? Немцы; нас уверяли, что германские солдаты ни под каким видом не согласятся начать наступление. После многочисленных бесед с немецкими солдатами такое положение казалось возможным. То же самое подтверждали прибывающие, о работ пленные. Рабочие требовали заключения мира и о дальнейшем продолжении войны не хотели слышать.

Как громом, поразил нас приказ германского командования о наступлении на русском фронте. И когда посыпались 93

телеграммы, в которых сообщалось, что немецкие войска пережди демаркационную линию и стали быстро продвигаться вперед, мы чувствовали себя выпоротыми… Значит, все то, о чем говорили нам немецкие солдаты, было самообманом, ложью, – они не знали своих сил, переоценили свою мощь.

Французы хохотали, черносотенцы еще больше обрушились на нас, и за нами в лагере окончательно закрепилось имя – предатели, агенты и т. п.

В немецких газетах, как но мановению волшебного жезла, началась травля большевиков. В срыве мирных переговоров обвинялись большевики и советское правительство. Про Россию снова стали пускаться утки. Слуги германского империализма ловко подготовляли общественное мнение к ультиматуму.

Нам не приходилось быть свидетелями, насколько общественное мнение удалось обработать, но когда стал известен ультиматум, мнение окружавших нас немецких солдат не было на стороне воинствующего империализма. Немецкие воины ходили по лагерю мрачными. Еще в более подавленном настроении были рабочие. Они и слышать не хотели о насильственном мире с Россией.