Юлий Кирш - Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г.

Так как мы занимали самый левый фланг в цепи, то оказалось, что одним из наших товарищей во взводе не была передана дальше налево команда. Товарищ прослушал,—он был полуглухой.

Что было делать? Ночь. Снег продолжал падать. Никто из нас не ориентировался в местности. Где немцы, в какую сторону отступала наша часть, – трудно, невозможно было сказать.

Хорошо, что с нами еще был взводный командир – старый солдат я боевик. Он не растерялся.

Снег опять перестал падать. Стало светло. Можно было видеть и чувствовать ногами, что земля покрылась довольно толстым слоем осеннего снега.

Вылезли из окопов. Собрались в кучку. Было нас человек 20. Решили отыскать ушедший батальон. По воем доводам наша часть могла только отступить. Поэтому двинулись туда, откуда вечером рассыпались в цепь.

Было тихо. В лесу трещали сучья под ногами, хрустел снег, и на плечи, на голову падали с деревьев большие снежные хлопья. С величайшими трудностями пробирались по лесу. Пока все держались кучкой, особенпо мы, новички.

Шли долго. Стали уставать ноги. Плечи ныли от ружья, патронов и ранца. Так хотелось броситься на мокрую, покрытую снегом землю и заснуть крепким непробудным сном, каким могут спать только до смерти уставшие солдаты.

Лес понемногу стал редеть. Попадались лужайки. Наконец, вышли в поле. Но это не было уже то поле, где мы были накануне и откуда двинулись в наступление. По видимому, в лесу сбились и вышли несколько в сторону.

Ничего другого не оставалось делать, как итти дальше по полю, надеясь, что нас встретит хоть кто-нибудь, безразлично,—немцы или свои. Патриотические чувства в нашей роте не особенно были развиты. Наоборот, скорее преобладало пораженчество. Взводным был рабочий с одного из рижских заводов, солдаты – самая разношерстная публика.

Когда вышли в поле, стало еще светлее. Теперь только мы увидели, что находимся на открытой равнине, которую со всех сторон окаймляет лес. По крайней мере, нам так казалось.

Впереди мелькнул огонек. Обрадовались. Встретим хоть живую душу. Пошли по направлению к огоньку.

Шли опять долго. Огонек то отдалялся, то приближался. Вспомнились огоньки Короленко. Но, ведь, то былс на сибирской реке, здесь же обыкновенная польская равнина • Там – цель жизни, здесь – империалистическая война впереди смерть от шальной пули.

Впереди стал уже оттеняться лес. Огонек превратился в пылающий костер. Кто-то из нас удивился, что в такуи ночь нашлись люди, которые имеют счастье греться около костра.

Подощли ближе. Уже вырисовывались силуэты, и стало видно, что вокруг костра грелась кучка людей. Счастливцами оказались не кто иные, как прифронтовые дезертиры, которые неделями и месяцами бродили кругом да около, то отставали, то приставали к полкам в поисках своей части, пока, наконец, не попадали в плен.

По нашему адресу греющиеся около костра пустили несколько ядовитых замечаний. Однако, от одного, который сидел поодаль, удалось разузнать, что за лееом опять начинается поле, а там – какая-то деревня.

Больших усилий стоило пробраться через лес. За лесом, действительно, началось поле. Взошла луна. Недалеко виднелась деревня, куда мы и направились.

Деревня была небольшая. По обеим сторонам улицы тянулись хаты. Кругом была такая тишина, что, казалось, мы попали на мертвый остров. То там, то здесь около хат стояли военные повозки. Лошадей но было. Около повозок и под ними лежали окутавшиеся палатками человеческие фигуры. Их покрывал толстый слой снега, видно было, что они лежат здесь с вечера – утомленные, измученные долгими переходами.

По улице нам навстречу подвигался человек. Он оказался вестовым и искал штаб дивизия, который расположился в этой же деревушке. Вестовой и указал нам, где расположился наш полк, – он как-раз был из штаба полка. По его словам, нам надо было пройти версты две-три, чтобы попасть в деревню, которую занимала какая-то часть нашего полка.

Месяц освещал покрытую снегом равнину. Итти было уже легче.

Близилось утро, когда мы достигли указанной деревни. Там мы узнали, что наш батальон только-что оставил деревню и занимает на холме позиции.

Через некоторое время мы были на месте. В роте про нас и забыли. Было так много людей, что пара десятков не имела значения.

Стали раздаваться отдельные выстрелы. Одна, другая пуля со свистом проносилась в воздухе. Мы опять были на передовых позициях.

По цепи передали, что надо окапываться. Молча, как кроты, стали углубляться в землю. Окапывались без всякого определенного плана, кто как умел.

Однако, скоро оказалось, что цепь заняла неправильное направление, и нас выстроили по-другому. Снова етали окапываться. Но опять выяснилось, что и вновь взятое направление не соответствовало положению. Пришлось снова перемен тв направление и рыть новые окопы.

Пока нас выравнивали, и мы понапрасну теряли время на окапыванье, стало светать. Оказалось, что немцы были шагах в ста от нас. Они не могли не услышать нашего стука лопат по камням и, ясно, с рассветом были наготове.

Выстрелы стали учащаться. Нам уже трудно было окапываться. Надо было приложить все усилия, чтобы углубиться в землю и встретить утро во всеоружии. Было ясно, что утром начнется артиллерийская канонада.

Страшно хотелось есть. Само собой понятно, что кухня нас так и не нагнала. Пришлось довольствоваться промокшими сухарями.

Когда уже стало совершенно светло, недалеко от нас послышалось протяжное «ура»… Это ходил в атаку наш 15 соседний Петровский полк. По цепи передали, что мы, т.е. Нейшлотский полк, должны пойти ему на поддеряску.

Выползли из окопов и пошли. Так как было светло, то немцы сейчас же заметили нас и открыли бешеный ружейный и пулеметный огонь. Мы легли и стали ползти. Кое-как проползли несколько десятков шагов. Петровцы не выдержали и стали отступать. Так как мы их поддерживали с фланга, то и нам не оставалось ничего другого, как вернуться в свои окопы.

Немцы все время действовали убийственным огнем. Было уже много раненых. Со всех сторон слышались крики, проклятья я стоны умирающих.

Стрельба со стороны немцев скоро прекратилась. На минуту наступила тишина. Было ясно, что это затишье перед грозой. Так оно и было.

Едва мы успели прийти в себя, как уже немецкая артиллерия открыла ураганный огонь по нашим окопам. На скорую руку выстроенные укрепления стали сравниваться с землей. И как-то естественно, незаметно для себя, мы оставили свои наспех сооруженные позиции и волной потекли назад, в следующие, казалось бы, более прочные окопы, по там уже никого не было. Инстинктивно, либо по приказу, наши резервы отступили. Нам не оставалось ничего более, как следовать их примеру. Й мы побежали.