Александр Локшин - А.Л. Локшин – композитор и педагог

И вот этот период я знаю только по его письмам. А в 50 году (после [моего]

отъезда) он мне написал, что он знаком с Таней – она очень умная,

интересная девушка, очень ему нравится. И когда я приехала уже после

окончания учебного года, в Москву вернулась, я узнала, что он женился на

Татьяне Борисовне Алисовой. И она действительно очень умная женщина

оказалась, и они очень дружно прожили до конца его жизни.

Что я могу ещё рассказать? Вот так дальше получилось, что наша

дружба не прервалась, он всегда мне звонил и сообщал, если он что-то

новое написал, и приходил ко мне и играл эти сочинения. Даже когда он

писал что-то для кино или когда для театра Ленсовета он написал музыку к

пьесе.

Его сочинения всегда очень трудно шли к исполнению. Потому что,

кроме Четвёртой симфонии, все его симфонические сочинения с текстом. И

вот эти тексты не нравились обычно ни в Союзе композиторов, ни в

Министерстве культуры. Ну вот… этот сонет Шекспира в переводе

Пастернака – это же тоже отражает наше время: «И мысли заткнут рот, и

ходу совершенствам нет». Он писал о своём времени и в его музыке вот эта

трагическая нота всё время присутствует. Это наше время.

Потом, когда подросла моя дочь, стала студенткой, я как-то видела,

что ей не хватает музыкальной атмосферы. Такой нужной атмосферы в

консерватории тогда не было – никто уже не играл в четыре руки. Это как-

то исчезло совершенно. И я попросила разрешения Александра Лазаревича

показать ему дочь. Ну, он послушал её, ему понравилось, и после этого он

стал даже с ней заниматься. Мы приходили вместе, она играла ему, он

садился рядом и занимался с ней. Потом мы слушали музыку, много

говорили о музыке, и я считаю, что это очень много ей дало, и я ему

чрезвычайно благодарна за то, что он это сделал. И когда она играла

ВОСПОМИНАНИЯ УЧЕНИКОВ

42

государственный экзамен в Малом зале консерватории – он хотел придти. Я

сказала: «Ни в коем случае!» Потому что у него уже был инфаркт и он

плохо себя чувствовал. И он всё-таки пришёл. И после экзамена он мне

сказал, что он так рад, что он пришёл, потому что он услышал её на

хорошем рояле, в хорошем зале и что это пианистка от Бога.

И мне это так важно было, и ей это так важно было, что он

поддержал её. И потом, в общем, до конца его жизни так продолжалась

наша дружба совместная.

…Еще я хочу сказать, что есть такая музыка, которую, сколько бы я

ни слушала, я не могу слушать без слёз. Это песни Шуберта, это какие-то

песни Шумана, Брамса, это Шестая симфония Чайковского и романсы

поздние Чайковского, это Малер («Песнь о З емле» я ни разу не могла

прослушать, чтоб не заплакать) и это музыка Локшина. Это тоже такая

музыка, которая не оставляет меня равнодушной, и я знаю, что не только я

так реагирую, но ещё есть у меня знакомые музыканты, которые тоже так

говорят.

Я могу только сказать, что я очень рада и счастлива, что я была

знакома с таким человеком, что я у него училась и чему-то, видимо,

научилась – и что я была с ним дружна в течение всей его жизни, и что он

очень поддержал Лену – что было очень важно и для неё, и для меня, и я

ему очень благодарна.

Баден-Баден, 2002

Е.Е. Кушнерова16

О Локшине

В дом Александра Лазаревича Локшина меня привела моя мама,

Инна Кушнерова, которая училась у Александра Лазаревича в

консерватории с 1944 по 1948 год. Маме повезло, ей посчастливилось еще в

студенческие годы общаться с музыкантом такого уровня, как Локшин. В

мои годы – конец 70-х – начало 80-х – в Московской консерватории уже

только вспоминали о крупных музыкантах, в ней преподававших: «иных уж

нет, а те далече», другими словами, кто умер, а кого «вычистили», как

Локшина, отстранили от преподавания, дабы он не смущал неокрепшие

головы будущих строителей коммунизма.

Слышала я о Локшине и о его замечательной музыке с детства, а мое

личное с ним знакомство произошло значительно позже, когда я уже была

студенткой Московской консерватории, т. е. достигла некоторой

музыкальной зрелости, позволявшей мне, с точки зрения мамы, играть

перед музыкантом такого ранга. С этих пор и началась наша дружба с

Александром Лазаревичем, продолжавшаяся до его смерти, а точнее,

продолжающаяся и по сей день. Потому что остался со мной ориентир,

данный мне Локшиным, абсолютная шкала ценностей, без которой не

может жить ни один музыкант, да и вообще ни один человек.

Не знаю, имею ли я право называть себя ученицей Локшина.

Формально его ученицей я не являлась, да и нельзя было назвать уроками

наше общение. Но его дом был для меня единственным домом, где велись

разговоры о музыке и литературе, об искусстве и о жизни. Московская

консерватория, к сожалению, в мои годы превратилась в эдакую фабрику-

кухню по производству лауреатов всевозможных конкурсов, где на беседы

о музыке просто не хватало времени. В доме Локшина я могла рассчитывать

не на сухую оценку моей игры и на указание недостатков, а на

вдохновенный и захватывающий разговор о смысле исполняемого

произведения, о звуке фортепиано и о многом другом, что заставляло

думать, искать и находить свой путь в искусстве. Эти вот занятия плюс

прослушивание музыки, в том числе музыки самого Александра

Лазаревича, и стали, как я с возрастом поняла, главным в моем

музыкальном воспитании, да и вообще в моем становлении как человека.

Еще раз хочу возродить мои тогдашние впечатления о музыке

Локшина. Красивая и, казалось бы, понятная с первого прослушивания и

16 Кушнерова Елена Ефимовна (Баден-Баден, Германия), пианистка, лауреат международных

конкурсов.

ВОСПОМИНАНИЯ УЧЕНИКОВ

44

все же с каждым разом по-новому переживаемая. Если попытаться выразить

одним словом: настоящая. И все в ней настоящее, и чувство, и язык – свой,

ни на чей не похожий, и тематика своя, словом, музыка, непохожая на все,

создававшееся в то время, идущая вразрез со всякими «измами» и новыми

модными течениями. Помню, как меня просто пригвоздило к месту,

перехватило дыхание, когда я в первый раз услышала 9 симфонию на слова

Леонида Мартынова: «Человек которого ударили…, Человек, к которому

приставили с четырех сторон по неприятелю…», и финал: «В эту душную

ночь я беседовал с Богом…». О Господи, это в такие-то годы – и с Богом! В

стране победившего все социализма, в «эпоху великих свершений»!

Очень трудно писать об Александре Лазаревиче, не только потому,

что писать о человеке близком вообще трудно, сложность заключается в

том, что не хочу, говоря о нем, использовать вызывающие аллергию