Александр Локшин - А.Л. Локшин – композитор и педагог

избитые клише, на которые ухо перестало реагировать: гениальный,

выдающийся, великий… Какие же слова подобрать к Вам, дорогой

Александр Лазаревич, если «Великими» и «Выдающимися» называют

теперь за выслугой лет обычных людей со среднестатистическими

способностями?

К сожалению, приходится писать об Александре Лазаревиче по

памяти: я не вела ни дневников, ни записок, по которым можно было бы

восстановить наши беседы, замечания Александра Лазаревича, обсуждения

различных музыкальных произведений, да и просто мои тогдашние

ощущения и мысли. Постараюсь все же восстановить историю создания

Вариаций на собственную тему для фортепиано, написанных специально

для меня и мне посвященных. Это второй из двух циклов вариаций, да и

вообще сочинений Локшина для фортепиано. Первые вариации,

написанные в 1953 году, посвящены Марии Гринберг и были ею

замечательно исполнены и записаны.

«Мои» вариации, как мы их впоследствии называли (в первом

варианте – «Variazioni brevi»), были написаны в 1982 году неимоверно

быстро, на одном дыхании (как я помню, за два дня). 17 Несколько позже к

17 Примерно тогда же Локшин написал для Е. Кушнеровой следующее рекоментательное

письмо:

Во всесоюзное бюро пропаганды советской музыки

от члена ССК СССР Локшина А.Л.

Окончившая в 1982 г. Московскую Государственную Консерваторию пианистка Елена

Ефимовна Кушнерова является блестящей представительницей нового поколения советской

исполнительской школы. Она обладает исключительными артистическими данными:

технических трудностей для нее практически не существует, ее интерпретация музыкальных

произведений самых разных эпох и стилей отличается своей проникновенностью и зрелостью;

поражает быстрота, с которой она выучивает новые произведения. К этому надо добавить

ним была дописана прелюдия. В окончательном виде они называются

«Прелюдия и тема с вариациями».

Это маленькое произведение (8 минут) сосредоточило в себе, «как в

капле воды», весь мир образов, характерный для симфоний Локшина. Тут

слышны и различные инструменты-солисты, и тутти оркестра, и почти

обязательный у Локшина человеческий голос. Одноголосная тема

(своеобразные вариации на звук «ля») звучит чисто и печально, затем она

развивается, варьируясь, и приходит опять к тому же «ля», опять один

голос, опять одиночество. Помню, как Локшин рассказывал мне, что

«двойные ноты» он написал специально для меня как реминисценцию к

«Блуждающим огням» Листа, которые я тогда исполняла, неизменно

вызывая улыбку удовольствия у Александра Лазаревича, а переливающиеся

пассажи через всю клавиатуру в прелюдии навеяны нашей совместной

работой над «Отражениями в воде» К. Дебюсси. Еще я помню, как

трогательно объяснял мне Александр Лазаревич, как бы извиняясь, что во

второй вариации, в пассаже левой руки, нет, к сожалению, «никакой

системы»: это не хроматизм, и не гамма, в общем, «ничего нельзя было

сделать». А сделать действительно ничего нельзя было, потому что в этом

пассаже, как и во всей музыке Александра Лазаревича, есть неоспоримая

музыкальная логика.

Когда Александр Лазаревич в первый раз сыграл мне только что

написанные вариации, я, признаться, несколько растерялась. Нет, вариации

мне понравились сразу, испугало же то, что я не смогу их сыграть. Дело

было не только и не столько в технической трудности, вариации несли в

себе огромную смысловую и эмоциональную нагрузку, требовали от

исполнителя полной отдачи. Справлюсь ли я ? Александр Лазаревич играл

замечательно, и это при том, что он не занимался! Вариации прозвучали для

меня, как маленькая исповедь художника, очень просто и вместе с тем с

такой болью! Как жаль, что почти никто этого не слышал! Необыкновенной

красоты и благородства звук, темперамент какой-то невероятный и…

Понимание. То есть весь комплекс качеств, отличающих избранных

богатство репертуара, неожиданное у столь молодой исполнительницы: в ее репертуаре два

тома прелюдий и фуг Баха, сонаты Моцарта, Бетховена, Шопена, Гайдна, две тетради

труднейших Вариаций на тему Паганини Брамса, пьесы Дебюсси, Равеля, “Петрушка”

Стравинского, этюды Шопена, Листа, концерты Бетховена, Чайковского, Рахманинова,

Бартока, сочинения Прокофьева и других советских авторов.

Е.Кушнерова проявила себя также отличной ансамблисткой.

Считаю целесообразным использовать выдающееся дарование Елены Кушнеровой для

пропаганды советской музыки как в концертных залах Советского Союза, так и за рубежом.

4 ноября 1982 г.

А. Локшин

ВОСПОМИНАНИЯ УЧЕНИКОВ

46

музыкантов. Но вернусь к вариациям. Высказав Александру Лазаревичу

благодарность, я на следующий же день принялась за их изучение. К моему

величайшему удивлению, дело сразу пошло «как по маслу». Вариации

учились легко и быстро, потому что написаны были легко и естественно,

так сказать «открыты». Любая неправильно взятая нота «вылезала», как

бывает в сочинениях хорошо известной классики. Свойство, редко

встречающееся в сочинениях новых, с одной маленькой оговоркой: если эти

сочинения неклассические…

Я часто и с удовольствием исполняю «мои» вариации, они всегда «ко

двору», они всегда встречают живой отклик у слушателей и прессы и

удивление, что имя композитора неизвестно широкой публике. Вариации

записаны мной несколько раз: в Москве, в Амстердаме, в Германии.

Отвлекшись от вариаций, хочу поделиться нахлынувшими на меня

воспоминаниями о наших с Локшиным занятиях. Я садилась за пианино,

старенький «Bösendorfer», и начинала играть. Александр Лазаревич сначала

обычно прослушивал вещь целиком, при этом неизбежно живо реагируя на

мою игру: то делал выразительные жесты, которые можно было видеть

боковым зрением, то, в «таинственных» местах, затаивал дыхание, то,

наоборот, глубоко вздыхал перед началом новой фразы, только вздохом

одним не давая мне идти дальше, «не дослушав». Все это помогало еще до

обсуждения и советов, как естественная реакция на происходящее за

инструментом. И, конечно, мимика! По которой можно было чуть ли не

отгадать, что исполняется. А чего стоили показы! Беглое прикосновение к

инструменту, который моментально отзывался звуком необычайного

богатства и красоты. Особой похвалой можно было считать удивительную,

счастливую, что ли, улыбку Александра Лазаревича, о которой я уже

упоминала. Это какая-то смесь удовольствия (удовлетворения) от

«попадания в десятку» и трогательной гордости за меня, и радости от