С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Все эти события взбудоражили меня, выбили из колеи, и я приблизительно около двух недель не решался пойти ни к Билибину на 10-ю линию Васильевского острова, ни в редакцию "Аполлона" у Пяти углов. Наконец, набравшись храбрости, я все же направился к Маковскому.

Редактор журнала "Аполлон", один из идеологов мирискуснического течения, Сергей Константинович Маковский был главным вдохновителем "умеренно левых" течений и врагом "крайне левых" течений. Журнал "Аполлон" воевал на два фронта: с одной стороны, вслед за своим предшественником журналом "Мир искусства" он высмеивал рутинерство казенной Академии художеств и осуждал "иллюстративную пошлость" поздних передвижников, а с другой, боролся против таких группировок, как "Бубновый валет", "Ослиный хвост", "Союз молодежи" и других им подобных.

Графики, постоянные сотрудники "Аполлона", как и живописцы — адепты декоративности и импрессионизма в искусстве, о которых искусствоведы "Аполлона" писали умные и дельные исследования, принадлежали, как я уже сказал, к умеренному левому крылу русского искусства. Живописцы И. Э. Грабарь, К. Ф. Юон, А. Я. Головин, Н. Н. Сапунов, Я. Ф. Ционглинский, К. А. Коровин, И. И. Машков, К. Ф. Богаевский, A. Ф. Гауш, А. Е. Яковлев, Н. П. Крымов, В. А. Серов, М. С. Сарьян, С. Ю. Судейкин; скульпторы А. Т. Матвеев, П. П. Трубецкой, А. С. Голубкина, С. Т. Коненков, И. С. Ефимов; графики А. Н. Бенуа, И. Я. Билибин, Л. С. Бакст, М. В. Добужинский, Е. Е. Лансере, А. П. Остроумова- Лебедева, К. А. Сомов, Д. С. Стеллецкий, С. В. Чехонин, Д. И. Митрохин, B. Н. Левитский, Г. И. Нарбут; архитекторы А. В. Щусев, В. А. Щуко, Г. К. Лукомский — вот та гвардия, на которую опирался "Аполлон" и его редактор— arbiter elegantiarun (лат. — судья изящества) тогдашнего Петербурга.

Обстановка редакции ведущего в то время художественного журнала поразила меня своим блеском и подчеркнутым изяществом. Приемная со статуей Аполлона в углу, среди экзотической зелени, кабинет редактора, весь устланный ценными персидскими коврами, с огромным, во весь рост, портретом матери Сергея Константиновича кисти его отца, салонного портретиста Константина Маковского, меня ошеломили. Для меня, привыкшего к жизни в скромной студенческой комнате, все это убранство показалось сказочным. Сергей Константинович чрезвычайно любезно принял меня, усадил в мягкое кресло и с места в карьер предложил мне постоянное сотрудничество в журнале. Рисунок же мой, рекомендованный Иваном Яковлевичем, ему так понравился, что он тут же приобрел у меня право репродукции его за 50 рублей. (Рисунок был помещен в августовском номере журнала "Аполлон" за 1913 год в качестве одной из иллюстраций к статье Н. Радлова "Современная русская графика и рисунок".)

Из редакции "Аполлона" я вышел обласканный, с деньгами в кармане и с заказом на цикл виньеток и концовок для очередных номеров журнала. Прямо-таки не веря в ту величайшую перемену, которая произошла за этот короткий срок моей жизни, я вечером того же дня отправился на дом к Билибину. Я жаждал скорее поделиться с моим учителем тем счастьем, которое так внезапно ворвалось в мою скромную трудовую жизнь. Билибин жил в то время на 10-й линии Васильевского острова в мастерской, когда-то принадлежавшей художнику Куинджи. Сама мастерская была расположена над квартирой. Из прихожей в нее вела узенькая винтовая лестница. Сойдя с этой лестницы, как-то вынырнув сверху, Иван Яковлевич встретил меня словами: "А эт-то вы. Н-ну, подым-майтесь!" Он принял меня так просто, радушно, по-родственному, и я сразу почувствовал, что здесь я у себя дома.

Когда я рассказал ему о своем визите к Маковскому, он пожурил меня за неопытность и скромность в издательских делах. Оказалось, что я продешевил свой рисунок. "Напрасно доверился я вашей бороде, — сказал Иван Яковлевич, — надо было мне посоветовать вам назначить цену за право репродукции листового рисунка минимум сто — сто шестьдесят рублей. Маковский дал бы". И здесь же, видя мое замешательство, сказал утешающим тоном: "Ну ничего, первый блин комом! Но за виньетки и концовки требуйте от тридцати до пятидесяти рублей, ведь это заказ!" Таким был первый мой урок практической жизни художника-графика.

Затем мы с Иваном Яковлевичем потолковали о моем будущем. У него был уже установленный обычай: брать каждого своего лучшего ученика после окончания им школы Общества поощрения художеств на один-два года к себе на дом, производя его в чин платного помощника. До меня у него помощничал Георгий Иванович Нарбут, теперь же был ангажирован я. Это окрыляло меня. Я почувствовал, что начинается интересная, полная глубокого внутреннего смысла трудовая творческая жизнь.

Мне надлежало после каникул явиться к Ивану Яковлевичу и засесть за совместную с ним работу в его мастерской. Так удачно и счастливо кончилось обучение в графической мастерской школы Общества поощрения художеств. "Сезам" открылся для меня в этой большой с невысоким потолком и огромным боковым окном комнате, откуда видны были крыши василеостровских домов. У входа стоял огромный шкаф с книгами. Большой рабочий письменный стол был поставлен боком к окну. Простой сосновый длинный-предлинный стол стоял вдоль окна. Первый стол был местом работы Ивана Яковлевича. За сосновым столом я начал свою художественную карьеру, а на софе, стоявшей у противоположной стены, проведено много- много ночей, когда приходилось работать, что называется, до упаду. Это было счастливейшее время моего духовного общения с моим учителем — чутким человеком и прекрасным художником Иваном Яковлевичем Билибиным.

Осенью 1913 года я вернулся в Петербург полон рвения к предстоящей работе. Поселился я почти рядом с Иваном Яковлевичем — на той же 10-й линии Васильевского острова, возле Высших женских Бестужевских курсов. Но у себя дома мне не приходилось бывать часто. По три-четыре дня сряду я дневал и ночевал у своего учителя, помогая ему в спешной подготовке эскизов декораций к опере "Руслан и Людмила" для петербургского Народного дома. Это была основная работа в текущем сезоне. Были у Ивана Яковлевича, конечно, и другие работы, как рисунки для журналов "Аполлон", "Сатирикон", "Аргус". Но эскизы декораций для Народного дома были самой ударной, спешной и неотложной работой. Иногда для усиления темпа работы Иван Яковлевич приглашал и других художников, бывших своих учениц, Марию Лебедеву и Антонину Вестфален. Помогала в работе также и вторая жена Билибина Рене Рудольфовна О’Коннель, в прошлом тоже его ученица.

Табель-календарь. 1910.

А. С. Рославлев. Шарж. 1913.