С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Пока он еще не привык ко мне, он подсмеивался то над эстонцем Розилехтом, то над тонными барышнями: Воронец и Поповой. Но зато после, когда он узнал и меня, и мои работы, и мое общее развитие, то уж тут не было конца шуткам-прибауткам по отношению ко мне. И чем больше он подшучивал надо мной — я это чувствовал, — тем более приближался ко мне, становился моим другом. Впоследствии я узнал, что до моего поступления постоянной мишенью для подшучиваний был Нарбут, перешедший работать в личную мастерскую Ивана Яковлевича в качестве помощника.

Билибин был довольно высок и строен, но, как большинство художников-графиков, слегка сутулился. Кроме того, у него была подскакивающая (слегка) походка — "пляска святого Витта". Говорил он заикаясь: когда был спокоен — едва заметно, когда же волновался — повторял почти каждый слог, в особенности начальный каждой фразы два-три раза. И тогда его с непривычки мне было трудно понять. Лицо у него было типичное русское— лицо красивого боярина. Брюнет с карими глазами, он носил окладистую бороду и волосы, зачесанные назад. Всегда слегка надушен, с выхоленными руками и кружевным белым платком, кокетливо выглядывающим из бокового карманчика пиджака (или визитки), он не любил ничего кричащего, пестрого и выглядел (на первый взгляд) натянутым "светским" человеком, будучи по натуре чрезвычайно прост и общителен.

Во время двух с лишним месяцев рисовальной муштры (вернее, проверки моих знаний и умения) я аккуратно посещал два раза в неделю мастерскую Ивана Яковлевича и сделал за это время немало графических композиций, рисунков пером и даже исполнил под прямым руководством его несколько сложных классных композиций на заданные темы.

В мастерской Билибина была установлена своеобразная система разделения работ на "подневольные" классные, по заданным Иваном Яковлевичем темам, и домашние, то есть исполнение задуманных самими учениками композиций или технических рисунков. Мне особенно памятны первые классные задания: проект бронзового, с перегородчатой эмалью блюда на тему "Георгий Победоносец" в стиле новгородских перегородчатых эмалей и деревянная шкатулка с росписью "Сирин и Алконост — птицы вещие" в стиле народной лубочной картинки. Оба эти задания я выполнил с большим трудом, упорством, но и с успехом.

Получил я за них две поощрительные денежные премии, что значительно улучшило мой скромный бюджет.

Из домашних работ первыми, принесенными на обсуждение, были "Куски материи" и "Цветы на фоне кружев". Это были серии рисунков пером — искания своей техники графического изображения предметов. Как классными, так и домашними моими работами Билибин был вполне доволен и постоянно хвалил меня за мое упорство и методичность в работе. Ему нравилось мое фанатическое трудолюбие. Главное же, что он находил ценным во всех моих рисунках, — это отсутствие даже какого-либо намека на "билибинский стиль" (так был назван в то время характер рисунка Ивана Яковлевича и его трактовка русского народного стиля, нашедшие многочисленных подражателей).

Билибин недолюбливал подражаний кому-либо вообще и особенно подражания себе в работах своих учеников. Он всегда сердито ворчал, когда кто-нибудь из них приносил рисунки на темы русских сказок и былин, в особенности если в них было заметно копирование его техники. Помню, как-то раз он долго и настойчиво убеждал свою способнейшую ученицу Чернову, чтобы она нашла в конце концов свой стиль, свою собственную манеру. Он говорил: "Госпожа Чернова, с вашей прекрасной техникой и умением владеть композицией я бы не стал ограничивать свое творчество рабским подражанием. Ведь Билибин-то все это рисовал прежде вас и, пожалуй, не хуже вас. Таким образом, вы не достигнете ничего, кроме обидной клички подражательницы Билибину". Говорил он все это, сильно волнуясь, заикаясь и характерно закидывая голову назад.

Меня же за индивидуальность, самостоятельность в работе он ставил в пример перед всеми моими соучениками: "Вот так и нужно работать,— говорил он, — надо всегда искать свою физиономию в творчестве!" (Он особенно подчеркивал при этом слово "свою"). Из сотоварищей моих по мастерской Ивана Яковлевича эстонец Розилехт был способным переводчиком эстонских былин и сказаний на графический билибинский язык; Чернова, как я уже упоминал, подражала Ивану Яковлевичу в рисунке, композиции и даже в темах; две наши "барышни"—Попова и Воронец — были уж очень похожи друг на друга в своих работах: обе они приносили к каждому очередному обсуждению по нескольку аккуратных рисунков стилизованных цветов.

Были в мое время и другие ученики в билибинской мастерской, так называемые гастролеры, вроде некоего художника Бориса Гроссера (ставшего позже парижским) или латыша Альберта Пранде. Походят они один-другой месяц и куда-то исчезнут.

Работая в разнообразных мастерских школы Общества поощрения художеств, я целыми днями пропадал то на Мойке (в графической, живописной или архитектурной мастерских), то в Демидовом переулке (в керамической, офортной и др. мастерских). Но основной и главной своей специальностью я все же считал в то время графическое искусство: книжную графику. Мастерская И. Я. Билибина, казалось мне, была преддверьем какого-то светлого будущего. В настоящем же благодаря заботе Ивана Яковлевича о своих учениках, об их материальном обеспечении, к нам в мастерскую поступали часто конкурсные задания на выполнение всевозможных графических проектов, что давало возможность несостоятельным ученикам иметь заработок, не покидая стен школы. Премии за лучшие ученические работы были в пятнадцать — двадцать пять рублей, конкурсные же премии давали возможность (хотя и не регулярно) заработать от двадцати до пятидесяти рублей в месяц. Во всяком случае, при трудолюбии это давало возможность составить некоторое подобие бюджета: иметь деньги на квартиру, еду, материалы и книги. Ученики Ивана Яковлевича могли обойтись без чужой помощи: они постепенно приучались зарабатывать на жизнь своей специальностью — книжной графикой.

Поступил я в школу Общества поощрения художеств в 1909 году. Весной 1913 года Билибин после отчетной ученической выставки торжественно, при всех моих сотоварищах по мастерской, объявил, что считает мое учение законченным. Тут же он пригласил меня побеседовать о моем будущем к себе на дом. В этот же знаменательный для меня день он вручил мне письмо в редакцию художественного журнала "Аполлон" {1}для С. К. Маковского, редактора этого журнала, предупредив, чтобы я захватил с собой свой отчетный школьный рисунок — иллюстрацию к стихотворению Поля Верлена "Павлины". В письме было написано (содержание я узнал впоследствии, в 1954 году): "Дорогой Сергей Константинович! Если, может быть, у Вас есть какая-нибудь графическая работа, то я прошу Вас обратить внимание на работу г. И. Мозалевского, моего ученика. К сожалению, он может показать Вам лишь один рисунок, так как другие находятся у него где-то в другом месте. Ему особенно удаются ткани из листвы деревьев. Преданный Вам И. Билибин" {2}.