Анатолий Маляр - Записки одессита. Оккупация и после…

В этой семье росла дочь Люда, моих лет. Как-то, когда ее родители были на работе, она пригласила меня в гости. Ей захотелось показать себя хозяйкой и вела она себя соответственно. Семья занимала две комнаты, обставленные не шикарно, даже скромно.

На стене большой комнаты висело двуствольное ружье, видимо хорошее. Люда, подражая папе, открыла шкаф, в котором хранилось охотничье снаряжение: патроны, порох, гильзы, капсюли. Там же были высокие резиновые сапоги и телогрейки. Видимо, ее отец любил всем этим охотничьим снаряжением хвастаться перед гостями, и она тоже не удержалась.

Люда, как и ее отец, предложила гостю взять что-нибудь. Я выбрал коробку капсюлей, их было много.

Что с ними делать, я знал. Мы уже не раз клали на трамвайные рельсы пистолетные патроны. Проделали с капсюлями ту же операцию, разложив их через метр-полтора, за 30–40 шагов перед остановкой. Когда трамвай наезжал на капсюли, раздавалась довольно громкая стрельба и водители, не понимая ее причины, останавливали трамвай. Нам это очень нравилось.

Над комнатой семьи Андрущенко поселилась приехавшая из эвакуации коммунистка, билетерша Оперного театра баба Зина. Ее довоенная кличка была — Артистка. А еще соседи называли ее «самашечей». Она энергично «выводила на чистую воду» всех соседей — писала письма по месту работы, а если не знала куда писать, то отправляла доносы в МГБ.

По ее письму пришли к маме два милиционера. Они стали объяснять в чем соседка обвиняет наше семейство. «А вы выйдите в парадную, и спросите любых соседей, где живет сумасшедшая» — посоветовала мама. Они так и сделали. К нам они больше не вернулись. Не всем одесситам и не во всех дворах так везло…

Отец Толика погиб в начале войны, а мама, тетя Лида, перебивалась мелкой торговлей как почти все одесситки. После освобождения ей повезло встретить моряка загранплавания, и жизнь семьи наладилась. Официально зарегистрироваться они не могли. Любой родственник, побывавший «на территории, занятой врагом»… Дальше объяснять не нужно.

Но главная причина была в том, что Толик приревновал маму к новому мужчине, и сделал все, чтобы они расстались. Семья осталась практически без средств к существованию.

У Вити-Бени с братом Толей мама, тетя Ира, осталась без мужа после освобождения Одессы. Во время оккупации отец где-то работал в порту. Тетя Ира трудилась уборщицей в ЖЭКе, и на детей не получала никаких пособий. Голодали они страшнее всех известных мне семей. Виктора мама отдала в детдом, а сама с Толиком кормилась картофельными очистками, которые ей отдавали приехавшие из эвакуации соседи.

После 1947 года Витя вернулся домой. Он раздался в плечах, вырос и стал разговаривать по-украински. До отъезда он был слабее меня, а приехав, при малейшей размолвке стал заявлять: «Зараз як упыздю!» Некоторое время я обдумывал такую перспективу. Потом не выдержал, и вызвал его «стукаться».

Собрались во дворе школы № 117. «Болельщики» организовали круг, брат Толик был так уверен в победе Виктора, что даже заранее встал в воинственно-горделивую позу, которая сама по себе говорила: «сейчас получишь!» Вследствие своей худобы и богатого опыта участия в подобных мероприятиях я быстро взял верх. Победил убедительно. Оба брата с громким ревом направились домой. Угроз впредь не поступало.

Валера Ищенко по кличке «Кишка-пожарник» был в оккупации, но бабушка его держала возле себя, и так над ним тряслась, что не отпускала со двора, пока в город не вошли наши. И позже она не хотела, чтобы он водился с «уличной шпаной». Был и дедушка, который стал работать на восстановлении конденсаторного завода, а мама служила в какой-то столовой.

Отец Валеры погиб, но достаток в семье кое-какой был, и семья даже могла содержать собачку породы шпиц, которую выгуливала во дворе бабушка. Шпиц, когда оказывался на улице, крутился юлой вокруг себя, и лаял без передышки. Валера увидел, как «уличная шпана» ест акацию, и стал питаться цветками вместе с нами. Бабушка такого видеть не могла:

— Посмотрите, что вы едите — там же в каждом цветке червяки!

— Так они же из мяса! — возражали мы.

О пользе или вреде червяков мы не задумывались, выбора не было, «мясо» червей хрустело на зубах…

Мама Валеры хотела, чтобы сын играл с детьми «достойных родителей». А где их брать? Кругом одна шпана!

Судьба сжалилась над женщинами. Над их квартирой поселился демобилизованный капитан первого ранга Северного флота Егоров с сыном, дочерью и женой. Жена и дочь болели туберкулезом в тяжелой форме. Сын, Игорь, был нашим ровесником. Родители не стремились его отгородить от нас, просто уделяли должное внимание его воспитанию.

Образовалась компания, против которой бабушка Валеры не могла возражать. Мы играли в шахматы и карты в парадной как прилежные дети достойных родителей. Валера был рассудительным мальчиком, любил и хорошо умел играть в шахматы. Уселись они как-то на подоконнике с Виктором. Кто-то из болельщиков подсказал Вите:

— Пожертвуй ферзя, потом будешь кромсать.

Беня так и сделал. После этого Валера легко оставил его без фигур. Когда у него оставалась лишь пара непроходных пешек, Витя с удивлением посмотрел на доску:

— А когда же кромсать?

Прогуливаясь по вечерам по Ришельевской на бульвар Фельдмана, мы обнаружили, что на Оперном театре возле большого балкона со стороны моря есть удобный угол, по которому можно залезть на второй этаж. Оказалось, что этот балкон сообщался с мужским туалетом. Мы не стали упускать возможности приобщиться к культуре. Привели, по возможности, свою одежду в порядок, погладили рубашки, брюки, почистили обувь, и пошли штурмовать высоты искусства.

Вите-Бене захотелось попасть в театр иным путем. Он обошел театр со стороны Пале-рояля, и как большой таракан полез по стене над билетными кассами. Кто-то из стоявших в очереди за билетами позавидовал мастерству верхолаза и показал на него пальцем дежурившему там милиционеру. Витя заметил этот жест боковым зрением. Оказавшись на балконе, он выскочил в фойе, и замотался в бархатную портьеру, как китайский шелкопряд в кокон. Но портьеры, к сожалению, оказались короткими, ноги были видны, и милиционер, очень быстро их обнаружив, стал раскручивать пацана.

От этих быстрых вращательных движений Витя заголосил громче оперных певцов. В фойе акустика оказалась вполне достойной всего театра. Представитель власти поспешил как можно скорее выпроводить Беню на улицу, не обращая внимания на брызжущие из глаз слезы любителя оперной музыки. «Ах, какая драма — пиковая дама!»

Бульвар Фельдмана, он же Приморский, стал любимым местом наших прогулок с песнями сомнительных художественных достоинств, как, например: