Илзе Лиепа - Мой балет

Но до этого Суламифь удочерила свою племянницу – Майю Плисецкую и отвела ее туда же, на Пушечную улицу, на приемные экзамены в хореографическое училище. Суламифь опекала и пестовала Майю, в четырнадцать лет поставила ей номер «Умирающий лебедь». Сольный номер необходим для выступления в концертах. Этот номер стал визитной карточкой балерины и оставался в ее репертуаре многие десятилетия. Уже тогда Суламифь видела удивительную пластику рук племянницы, длинную шею, гордую постановку головы… Именно она придумала очень необычный выход в этом номере – спиной. До этого так никто не делал. Сохранилась фотография, где Суламифь репетирует номер «Умирающий лебедь» с юной Майей Плисецкой, правда, на Майе там – пачка Миты из «Дон Кихота».

Старые балетоманы помнили потрясающий спектакль «Дон Кихот» с Асафом и Суламифью в главных партиях и с юной, девятнадцатилетней Майей Плисецкой в роли повелительницы дриад. Необыкновенный случай связывал Суламифь с этим спектаклем. С начала войны Большой театр был эвакуирован в Куйбышев. Там была и Суламифь Мессерер, но одной из первых она вернулась в Москву, где готовился к постановке, к возобновлению, балет «Дон Кихот». Когда спектакль был готов и предстояла генеральная репетиция, к которой Суламифь была уже загримирована и одета в костюм, художественный руководитель балета Большого театра Михаил Габович вызвал ее в кабинет и сказал:

– Я знаю, что это несправедливо, но в Москву приехала Софья Головкина, и я получил приказ министра культуры, чтобы премьеру танцевала она. А тебя я снимаю.

После этих слов Габович тактично вышел. Что же сделала Суламифь? Она осталась одна в кабинете, где на столе множество телефонов, в том числе и вертушка со списком заветных номеров. Она набрала номер Розалии Самойловны Землячки, старой коммунистки, в то время председателя Комитета советского контроля, и рассказала, что ее – орденоносца, сняли со спектакля, заменив на балерину Головкину. Землячка попросила подождать у телефона, а через несколько минут ответила: «Товарищ Мессерер, спокойно танцуйте премьеру. Приказ отменили». И Суламифь с замиранием сердца бежала по лестницам, уже слыша музыку к выходу (а в кулисе стояла готовая Софья Головкина), успела только крикнуть: «Вон отсюда!» и сгоряча вылетела на сцену, в прыжке. Она писала: «Резковата я бывала в молодости, что уж тут скрывать». Но Головкина в антракте подошла и сказала: «Ничего, я станцую в следующий раз».

Военная пора для всех артистов Большого была временем не только испытаний, но и временем большого труда. Организовывалось много концертных бригад, которые бесконечно ездили на линию фронта. Танцевали на грузовиках, когда два грузовика ставили близко друг к другу, опускали борты, и это становилось импровизированной сценой, на которой должен был поместиться еще и музыкальный инструмент. На такой площадке умудрялись виртуозно, темпераментно танцевать «звезды» Большого театра. Среди них была, безусловно, и Суламифь. Танцевала она и знаменитый «Вальс» Мошковского с братом Асафом, и многие концертные номера. В этом была жизнь, это был артистический вклад в ту великую Победу, к которой шел каждый советский человек. А рядом была повседневная жизнь: классический урок каждое утро, жизнь в маленькой комнатке недалеко от Большого театра. Но это было время молодости, хватало сил и возможностей, чтобы вечерами в темной Москве, закрытой светомаскировкой, собираться и радоваться удивительным встречам, и эту радость многие пронесут через всю жизнь. Именно в ту коммуналку приехала Рахиль с маленьким ребенком, и там они собрались все вместе и жили дружно: Суламифь, Рахиль и трое ее детей.

В военные годы случилась встреча, которая очень много значила для будущего Суламифи Михайловны, для той части ее жизни, которая была отдана педагогике. Это встреча с выдающимся ленинградским педагогом Агриппиной Яковлевной Вагановой. В течение шести месяцев Суламифь занималась в ее классе. «Со мной была она неизменно мила, хотя я постоянно мучила ее вопросами: почему так, а почему – этак. «Вечно ты, почемучка, анализируешь. Стать тебе неплохим педагогом», – говорила Ваганова. Не скрою, ее слова запали мне в память».

Жизнь Суламифи Михайловны была наполнена разными встречами и удивительными событиями. Но мне кажется, что она делится на две равные части. Даже трудно сказать, которая из них более значима, более интересна. Первая часть отдана сцене, творчеству балерины, а вторая – педагогике. Преподавать она начала рано, лет за двенадцать до того, как закончила танцевать. Как сама она рассказывала, сначала к педагогике направила ее боязнь потерять театр, ведь профессия балетного артиста непредсказуема – любая травма может остановить жизнь артиста на сцене в любой момент. Да и карьера заканчивается быстро – всего двадцать лет. Что делать дальше?

Уйдя со сцены в сорок два года, в 1950 году, она целиком отдала себя преподавательской деятельности. Она отмечала, что даже не заметила этого перехода от одной деятельности к другой, потому что училище в то время было на Пушечной улице, всего через дорогу от Большого театра. Ее педагогическая жизнь, действительно, очень яркая для балетного мира. Наверное, нет ни одного театра, ни одной труппы первой величины, где бы не преподавала Суламифь Мессерер. Нет ни одной «звезды» русской или западной балетной школы, которая бы не встречалась с ней. Ее обожали все. А она считала, что для того, чтобы стать педагогом, нужны не годы, а десятилетия: это профессия, которая, как хороший коньяк, становится с возрастом только лучше. Ей часто задавали вопрос, какой главный совет она могла бы дать педагогу, который только начинает свой путь. И она отвечала: «Труднее всего научить ученика динамической релаксации, то есть двигательной раскрепощенности. Умению в жестких рамках классического танца чувствовать свободу, чувствовать музыкальность и жить со своим телом вместе с музыкой».

Сын Суламифи – Михаил пошел по стопам матери и не мог не стать педагогом. Я пришла к нему в класс, когда мы были с Большим театром на гастролях в Лондоне. И слова, которые относятся к классу Асафа Мессерера и Суламифи Мессерер – что это урок, который лечит тело танцовщика, – я могу отнести и к уроку Михаила Мессерера, потому что это был удивительный урок. Он начинался потихоньку, как бы сказали музыканты – с гамм, но тело к концу урока становилось мягким, будто открывалось второе дыхание. Такой класс необходим каждому танцовщику, который много и часто выходит на сцену.

В конце шестидесятых в жизни Суламифи Михайловны произошло еще одно знаковое событие. Ее вызвали в Министерство культуры и сделали невероятное предложение: во время, когда граждане Советского Союза жили за «железным занавесом», ей предложили уехать на целый год в Японию, чтобы создать там балетную школу. Она приняла это приглашение. Вместе с педагогом Алексеем Варламовым они приехали в Японию и начали с нуля. И опять, в очередной раз, проявился удивительный, стойкий, жизнерадостный и легкий, оптимистичный характер Суламифи Мессерер. На уроках она, естественно, пользовалась услугами переводчика, и это очень затрудняло процесс преподавания. Например, она говорила: