Илзе Лиепа - Мой балет

Андрис:На эти курсы, как и в Чкаловский клуб, где мы занимались хореографией, мы ходили по настоянию родителей – они нас отводили, мы там серьезно занимались, потом выходили с бабушкой, и запах конфетной фабрики в районе Белорусской, который распространялся на два-три километра, сопровождал нас по дороге домой.

Потом в школу поступила внучка Екатерины Алексеевны Фурцевой, Марина, и нас посадили за одну парту. Получилось так, что она захотела заниматься балетом, и Софья Николаевна Головкина решила организовать две дополнительные группы. Причем в группу постарше поступили балетные дети: Леонид Никонов – сын балерины Людмилы Богомоловой, Саша Ветров – сын Николая Симачева. Была первая подготовительная группа, вторая, а потом уже – настоящая учеба.

Илзе:Значит, это было семь-восемь лет – две подготовительные группы, и девять лет – первый класс. Андрис, а ты себя ощущал способным ребенком в первых классах?

Андрис:К детству – да. К балету – не знаю. Помню, как отец привез меня в Софье Николаевне Головкиной и потом сказал, что Софья Николаевна рекомендовала поступать в балетное училище. Я не сопротивлялся, внутренне был настроен на то, чтобы все это попробовать. И началась рутинная работа, когда ставили к станку, надевали балетные туфли.

Илзе:Ты знаешь, ведь наш отец сопротивлялся, когда мама – наша бабушка – отдала его в хореографическое училище. Он говорил: «Этот ваш балет у меня поперек горла стоит! Не пойду туда больше, и все!»

Андрис:У меня такого не было, потому что все, что я видел в театре, мне очень нравилось. Думаю, что внутренне я был настроен на занятия балетом. Не могу сказать, что все было очень гладко и целенаправленно, но занимался в меру своих возможностей. Даже выходил в первых спектаклях: в первой подготовительной группе в училище я уже выходил в балете «Школьный двор».

Илзе:Что это была за партия?

Андрис:Это была партия детей, которые гуляли во дворе. Причем костюмов не было, и нам предложили взять свою летнюю одежду. Помню, на мне были коричневые шортики, белая рубашка, и парами по двенадцать человек мы бегали по сцене. Какой-то хулиган нападал на пионеров, и это было а-ля «Тимур и его команда», только в балетном варианте.

Все, что происходило в училище, было очень интересно и необычно. Занимались гимнастикой, ритмикой, балетным классом и, конечно, общеобразовательными предметами. Я все так же сидел за одной партой с внучкой Фурцевой – очень симпатичной молодой особой. Как-то были гастроли школы Большого театра, которые совпали с гастролями самого Большого театра, шел класс-концерт, и Марина выносила маленькие пуанты, то есть изображала какую-то интересную роль на гастролях в Соединенных Штатах.

Илзе:Ты в эту поездку не попал?

Андрис:Нет, для участия в класс-концерте взяли только несколько самых маленьких девочек из группы.

Илзе:Андрис, сейчас детей в школу возят родители, на машине или на метро – но всегда провожают детей. Вспомни, как ты ездил в школу.

Андрис:Однажды, работая в Минске, я проезжал мимо подземного перехода и увидел, как семилетний ребенок с портфельчиком спускается в этот переход. Было ощущение ностальгии и одновременно ужаса от осознания того, что в Минске дети спокойно ходят в школу сами. Это удивительное забытое ощущение, когда мы садились в троллейбус № 31 около театра Пушкина и ехали до 2-й Фрунзенской, потом шли пешком до здания училища. А когда стали постарше – садились в метро, чтобы доехать побыстрее. Все было как-то романтично. Помню, у нас с тобой были красивые кожаные портфели: у меня зеленый, а у тебя – красный с вставкой из меха. Очень модные.

Илзе:А ты помнишь, как от меня убегал? Мы выходили с тобой из дома, и ты убегал, потому что не хотел идти рядом с девчонкой. А у меня тогда была мечта – когда-нибудь взять тебя за руку. Это было невозможно, и какое счастье, что теперь возможно все.

Андрис:А тогда моими педагогами, без которых ничего бы не случилось, были Инна Тимофеевна Самодурова, потом – Ленина Алла Михайловна, затем – Елагин Анатолий Гаврилович. С ним мы достаточно серьезно работали, он пытался делать постановки. Помню, в одной из них ты была Белоснежкой, а я – Гномом. Премьера была в Доме ученых, тебе сделали красивые куделечки, и мы танцевали гавот. Все это повлияло на нас, мы очень старались. Сольных партий у меня не было, но ты уже солировала в «Белоснежке и семи гномах». А я там прыгал через спины своих однокурсников, надевал красивые ботинки и колпак. Было очень интересно, мне все нравилось, я грелся перед выходом (разогревался).

Илзе:Андрис, а когда ты осознал, что у тебя невероятно красивая балетная фигура и потрясающий прыжок?

Андрис:Ничего такого не было – ни фигуры, ни прыжка. Поэтому над всем этим я очень много работал, пытаясь соответствовать уровню сына Мариса Лиепы, и было очень трудно. После Анатолия Гавриловича Елагина несколько месяцев с нами работал Никонов Владимир Леонидович.

Илзе:Смена педагога в балетном обучении – это невероятное событие, и оно может оказаться и выигрышным билетом, и драмой. Найти своего педагога, который верит в тебя, которого ты чувствуешь, – непросто. И я понимаю, почему ты так подробно рассказываешь о педагогах, ведь для тебя как для танцовщика это очень много значит.

Андрис:В середине года к нам пришел Рахманин Борис Георгиевич. Это был совершенно другой тип педагога. Никонов нам очень нравился – он был либеральным педагогом, связан с театром и с нами как-то больше дружил. А Борис Георгиевич – педагог старой школы, держал дистанцию, и для нас это был большой контраст. Сразу мы его, конечно, не приняли, и он тоже не нашел контакта с нами. Но я понимал, что все равно работать нужно, и начинал тупо вкалывать: он давал задания, я их выполнял. Основным предметом у нас был классический балет, и на втором году обучения у Рахманина я почувствовал, что мы друг к другу уже привыкли. Начались интересные вещи с технической точки зрения, когда ученик не просто держится за балетный станок и выполняет элементы, а когда движения уже превращаются в танец и это становится похожим на мужскую технику танца. Во время экзамена я уже внутренне ощущал, что некоторые вещи делаю очень неплохо: у меня хорошо получались «заноски», когда нужно подпрыгнуть и в воздухе несколько раз занести ноги, а пируэт (вращение) всегда был немножко сложный. Тот экзамен – это была моя первая пятерка, до этого были и четверки, и тройки. Детские ощущения укрепились, но основу заложил Рахманин, хотя мы тогда до конца не понимали, что он нас научил серьезно относиться к работе.