Илья Гордиенко - Из боевого прошлого (1917 - 1957)

Хочется вмешаться в разговор, но вид у нас не внушающий доверия, и мужики зорко следят за нами. Все же я обращаюсь к одному из крестьян, по виду бывшему фронтовику, и спрашиваю у него о казаках и о настроении крестьян.

— Про казаков не знаю, болтают разное, а настроение скверное. Пришел с фронта и вот еще не разобрался, кто за кого и кто с кем. Богатые мутят, ждут казаков. У нас в деревне убили двух комитетчиков бедноты. Во многих деревнях верховодят кулаки.

Вода с шумом падает на лопасти большого деревянного колеса мельницы.

— Вы здесь не очень задерживайтесь. Кулаки могут наделать вам всяких неприятностей, а их на мельнице немало,— сказал фронтовик.

Да нам и незачем здесь задерживаться.

Попрощавшись с фронтовиком, мы двинулись в путь. Перешли запруду и медленно идем вдоль высокой стены густого леса.

Перед нами две дороги. Выбираем ту, которая шире и больше укатана. Вскоре перед нами вынырнуло из-за пригорка большое торговое, похожее на уездный город село.

Выходим на его широкую тихую улицу. Все живое спряталось в тень, прохладу. На улице ни души.

Надо искать сельсовет. Но его нигде не видно. От жары, усталости и жажды мы еле передвигаем ноги. За поворотом улицы у первого встречного спрашиваем, где сельсовет. Оказывается, он помещается неподалеку, но до шести часов вечера там никого не будет. Усаживаемся у палисадника на скамейке.

— Из Казани? — спрашивает подошедший к нам человек.— Много вас идет оттуда,— говорит он.— Которые так совсем голые.

— И нас кулаки избили и раздели,— говорим мы.

— Вот, вот многих так. Куда же вы теперь денетесь? Кругом казачьи отряды. Не сегодня-завтра их разведка здесь будет. А главные их силы в 35—40 верстах отсюда. Один вам путь — на Вятку. Да и то не знаю, успеете ли прошмыгнуть.

— В исполком думаем обратиться за помощью. Нам бы какие-нибудь документы и небольшую поддержку продуктами,— говорю я.

— Документов вам в Совете не дадут,— заявляет твердо и решительно человек.

Рядом скрипнула калитка. Из нее вышел молодой парень и тоже подтвердил, что скоро прибудут казаки и что документов нам в Совете не дадут. Оба они советовали нам поскорее уходить.

Но мы все же идем к исполкому. Там, кроме сторожа, ни души. Ждем, но возможность скорого появления казаков тревожит нас. По совету сторожа отправляемся к старшему милиционеру, жившему рядом с сельсоветом, но его тоже нет дома — уехал в деревню производить расследование. Там в эту ночь кулаки убили не то красноармейца, не то своих односельчан-активистов, и он раньше завтрашнего дня дома не будет. Так сообщила нам его жена. Возвращаемся в Совет. За перегородкой сидят два уже знакомых нам человека и что-то пишут. Мы садимся на длинную, приставленную к стене скамейку. Мимо спокойно проходят и садятся за столы служащие, пишут, читают.

— Вот как их кулаки в Малых Битоманах обработали,— обращается к одному из них сторож.

— Ловко,— говорит тот, подходит к шкафу, берет папку, садится за стол, копошится в бумагах.

А вот и председатель с загорелым скуластым лицом и маленькими, быстро бегающими по сторонам прищуренными глазами.

— Иди,— толкает меня сторож и скрывается в свою каморку. Он целиком с нами и за нас, но председателя побаивается.

Подхожу, здороваюсь, рассказываю наши приключения. Он слушает и не слушает и, кажется, ничего не понимает. Обидно и зло берет, как это люди, да еще стоящие у власти, не хотят выслушать и вникнуть в наше положение. Хочу снова начать ему свой рассказ, но он заявляет:

— Денег у нас нет, шесть месяцев служащие жалованья не получают.

— Нам денег не надо, нам нужны документы.

— А документов я вам дать не могу, требуйте их там, где прописаны.

Председатель был настолько безразличен к нашей судьбе, что даже не спросил, кто мы и как сюда попали.

Нас поддержали служащие исполкома; при помощи сторожа они собрали между собой деньги, чтобы мы могли купить лапти. На наши ноги было страшно смотреть. Сторож дал нам три мешка, чтобы сделать онучи.

Ночевать мы остались в караулке. Худой, высокий, с прищуренными глазами мордвин-караульщик встретил нас равнодушно, как человек, видавший на своем веку и не таких скитальцев, как мы.

Ходит он по караулке, как плетьми, размахивает длинными руками. Плести недоконченную корзину, лежащую у закопченной печи,— темно, а другой подходящей работы, видимо, нет. Жена, круглолицая загорелая мордовка, сидит на широкой вдоль трех стен протянутой скамейке и забавляется маленьким сыном. На ее засаленном чепчике бренчат почерневшие от копоти и грязи серебряные монеты. Пытался я с ней заговорить, но она совершенно не понимает по-русски.

— Как вы тут живете? Тесно, грязно и каждую ночь постояльцы,— говорю я хозяину.

— А так и живем, что же делать? Когда-то в батраках был, да надорвался, хворь пришла, что было — проели.

Теперь в батраки не гожусь: вот тут что-то болит,— указывает он на грудь,— дышать трудно. Вот и поступил к этим живодерам за 60 рублей в месяц. А пуд муки стоит 150 рублей. Днем — на посылках, а ночью сторожем. А чуть что — штраф или выговор.

— Какой штраф? — удивился я.— Это в Совете-то?

— Да в Совете-то кто? Сынки тех же богачей-мироедов, и правят они так, чтобы им было хорошо.

— А председатель кто у вас? — спросил Прохоров.

— Да кулак, кто же он.

— Вы грамотный? — слушая его трезвые и правильные рассуждения, спрашиваю я.

— Так себе, учился, когда в солдатах был, а теперь, должно быть, забыл все.

Прохоров и Кривоносов собираются идти в село, добыть хлеба на ужин. Сторож дает им наставления.

— По главной улице не ходите — там богатеи. Они вас не накормят.

Прохоров и Кривоносов ушли. Я ложусь на лавку у дверей и быстро засыпаю. Просыпаюсь от шепота Кривоносова, он пришел с хлебом.

— А где же Прохоров? — спрашиваю.

— Остался там, сейчас придет.

Вскоре пришел и Прохоров, да не один, а с широкоплечим, крепким парнем, который оказался питерским, с Выборгского района. Он коммунист, работал молотобойцем на металлическом заводе, но вот уже три месяца живет в деревне и помогает отцу по хозяйству. Этот товарищ рассказал нам, что местное кулачье подняло было голову, да недавно в соседнем селе беднота при поддержке и помощи фронтовиков и части середняков забрала у кулаков хлебные излишки и отправила их на ссыпной пункт. Кулаки вооружились и двинулись вдогонку за обозом. Завязалось настоящее сражение. Не справиться бы бедноте с кулачьем, да тут подоспели отступающие из Казани красноармейцы и всыпали кулакам как полагается. Кулачье на селе перепугалось и притихло, а беднота приободрилась. Недавно без особого сопротивления удалось забрать у кулаков часть излишнего хлеба и вывезти его на ссыпной пункт. Рассказал он и о том, что их тут три партийца, организована ячейка.