Илья Гордиенко - Из боевого прошлого (1917 - 1957)

Я бросился туда. Часовой не пускает. Машинально вытаскиваю из кармана распоряжение правительства, тычу часовому в нос и громко кричу:

— Вот!

Не знаю, что подействовало на часового, мой ли крик или бумажка, но он отступил. Я нашел товарища в строю готовой к отправке маршевой роты.

— Выходи скорее, пойдем к начальнику,— сказал я и передал товарищу бумажку с завода. В это время к нам подошел командир маршевой роты. Товарищ протянул ему бумажку. Тот прочитал, вычеркнул его фамилию из списка и кивком головы указал — выходи! — а часовому крикнул:

— Пропустите!..

И вот мы снова на заводе. За время нашего недолгого отсутствия здесь произошли большие перемены. Токарный цех наполнился станками, механосборочный — верстаками, тисками и новыми рабочими, среди них много женщин, подростков и сынки тех, кто мог откупиться от мобилизации. Настроение рабочих-кадровиков было неважное. Нас, партийцев, они встречают вопросительными взглядами; и мне кажется, что в мыслях у них один вопрос: «Как же это так? Еще недавно бастовали, устраивали демонстрации, кричали: «Долой самодержавие!», «Долой войну!», а сегодня делаем снаряды, минные аппараты для подводных лодок?»

С тревогой я вошел в цех, меня окружили товарищи. Я понимал, что волнует их, но открыто говорить было опасно.

В обед меня забросали вопросами.

— Как быть? Ведь завод производит оружие, и получается так, что мы помогаем войне.

— А работать надо так,— отвечаю,— чтобы эту войну превратить в гражданскую, против тех, кто ее затеял. Так нас учит товарищ Ленин. Война не наша, но оружие в наших руках, говорит в своей листовке Петербургский комитет большевиков. Я эту листовку на сборном пункте нашел.

Оглянувшись по сторонам, товарищи придвинулись ко мне поближе. Я достал листовку и начал ее читать. В листовке говорилось о том, что в мире происходят события чрезвычайной важности. Миллионы рабочих, крестьян России, Германии, Франции, Англии, Австрии и других стран оторваны от мирной жизни и поставлены друг против друга с оружием уничтожения в руках. Морями народной крови капиталисты, помещики получают возможность еще больше наживаться, в крови рабочих и крестьян они хотят утопить революционное движение.

— Что же делать?— в глазах каждого один наболевший вопрос.

Началась беседа по душам. Я сказал, что нам надо вести разъяснительную работу среди новых рабочих, особенно среди тех, у кого есть родственники или знакомые в числе мобилизованных солдат, разъяснять, что эта война не наша.

— Все это ты правильно говоришь, вот только законы уж очень строгие издали: за забастовку — военно-полевой суд, за агитацию — тоже не помилуют.

— Ничего, дай срок,— полетят они, полетят и их законы.

Обед кончился, и мы разошлись по своим местам. Несколько дней спустя ко мне подошел паренек с чугунолитейной. Волнуясь, он сказал:

— Хочу уйти с завода. Зачем работать? Аппараты, снаряды делаем. Ими бьют немцев, а они такие же рабочие и крестьяне, как и мы.

Я смотрю на взволнованное лицо парнишки и говорю:

— Ты бросишь, я брошу, а другие?

— А другие пусть как хотят,— слышу в ответ.

— Этак не годится,— говорю,— вот если б все бросили сразу, тогда б другое дело, а что ж ты один? Ну, оставишь завод, а дальше что?

— Поступлю в дворники.

— Куда? — не веря своим ушам, спросил я.

— В дворники, их не мобилизуют, на фронт не попаду.

— А почему не мобилизуют?

— Не знаю.

— Вот то-то и оно, что не знаешь, а знать надо.

Полицейских тоже не мобилизуют, а знаешь почему?

— Знаю. Нас боятся, вот и не мобилизуют. Новеньких наберешь, еще неизвестно, какие будут, а эти давно продались, эти у них свои.

— Правильно, все хорошо понимаешь, ну, а дворники у нас кто? Те же полицейские, только в белых фартуках, а не в полицейской форме. Разве ты не видел, как во время забастовок они закрывают калитки, чтобы рабочий не мог вбежать во двор, когда за ним казаки гонятся и хлещут его нагайкой, и как хватают они нашего брата и вместе с полицейским тащат в участок. Вот поэтому их и не мобилизуют, а ты «в дворники»!

Парень мой просто онемел.

Я вспомнил, что лет десять назад, вот так же, как он ко мне, я подошел к пожилому рабочему, которого очень уважал за хорошую, чистую работу и ласковое обращение с молодежью, и сказал, что хочу уехать за границу.

«Зачем?» — спросил он меня. «А чтоб на военную службу не пойти и в своих не стрелять, когда они бастовать будут».— «Дурак»,— сказал мне рабочий и добавил: «Ты не сердись, это я так, от души, а на военную службу иди да хорошенько изучай то оружие, которое в руках у тебя будет, а чтоб в своих не стрелять, вот ты там солдатам и говори, что не рабочие их враги, а капиталисты да помещики».

Взглянув на парня, я спросил:

— Ты винтовку хорошо знаешь?

— Нет, а что?

— Давай займемся винтовкой, изучим ее части. Потом за пулемет возьмемся. Я на действительной два года пулеметчиком был, первым номером, части и их взаимодействие хорошо знаю.

— А где ж мы пулемет и винтовку возьмем? — спросил оживленно парень.

— Нарисованные купим, вырежем и будем изучать.

— Давай, я и товарищей позову.

— Ну вот и хорошо,— сказал я,— а насчет работы дворником — ты эту дурь из головы выбрось.

О своей затее я сказал товарищам. Кое-кто усомнился.

— Стоит ли? Могут привязаться: как никак, военная учеба.

Но парторганизатор меня поддержал:

— Ничего, дело это хорошее. А если привяжутся, можно сказать, что готовитесь завод от немцев защищать, так как не исключена возможность, что они сюда придут, или сказать, что хотите добровольцами на фронт ехать.

Позже до нас дошли слухи, что и на других заводах есть кружки по военной подготовке рабочих.

Полиция, жандармское управление, охранка в эти дни свирепствовали с особой силой. Они громили партийные организации, вырвали из нашей среды ряд руководящих товарищей. Связь с партийными центрами района и Питера то и дело обрывалась. На заводе «Старый Лесснер» осталось всего несколько человек партийцев, и среди них — Николай Свешников. Он мне часто оказывал помощь, давал хорошие советы. Мы со дня на день ждали ареста, но работу по разъяснению большевистских лозунгов среди рабочих завода не прекращали. Газета «Правда» была закрыта, но сама жизнь давала нам в руки убедительные материалы для агитационно-политической работы.

Приближалась первая годовщина расстрела рабочих Путиловского завода. Петроградский комитет нашей, большевистской партии выпустил посвященную этому собранию листовку, в которой призывал рабочих Питера выйти на улицу и громко, во весь голос, заявить протест против империалистической войны и напомнить своим классовым врагам, что мы не забыли кровавых злодеяний, совершенных ими 4 июля 1914 г. за Нарвской заставой, и что мы чтим светлую память путиловцев, павших в борьбе за свое освобождение. Мы, партийцы, работавшие на заводе «Новый Лесснер», считали своим долгом и своей партийной честью выполнить указания Петроградского комитета и вывести рабочих на улицу, несмотря на драконовские законы военного времени. Меньшевики, во главе с вожаком своим Бройдо, и эсеры всеми силами старались не допустить выступления рабочих.