София Аничкова - Загадка Ленина. Из воспоминаний редактора

Пародия на «Касьяна» [105] Песня на мотив «Камаринской» на слова поэта Л. Н. Трефолева (1839–1905), автора песен «Дубинушка» и «Когда я на почте служил ямщиком». , из которой мне запомнились две первые строки:

С Украины, где я имела много знакомых — буквально погибавших от голода и отсутствия обуви, — мне привезли «Новые украинские песни»:

Я поинтересовалась нынешним отношением украинцев к «москалям».

— О прошлом вспоминают без злобы, но не могут простить русскому народу, что своей пассивностью допустил овладеть евреям Россией и Украиной.

Говорят:

«Як бы у нас було тоди свое регулярне вийсько, не бачить бы жидам ни России, ни Украины. Сами попали до жидивьского тягла й нас у нього запрягли».

С комиссаром (печати. — Примеч. ред. ) мне никогда не приходилось говорить о евреях отчасти потому, что вопросом этим я не интересовалась, а также из опасения, чтобы он как еврей не усмотрел в моих словах какого-либо намека.

Но однажды, приобретя на толкучке брошюру с биографией Ленина, в которой указывалось, что со стороны матери в «Ильиче» еврейская кровь, я решила спросить комиссара, так ли это.

— С каких это пор вы стали антисемиткой? — вдруг вспыхнув, спросил он. — Мне известно, что до революции вы наряду с другими приглашали работать в свои издания и евреев, что и сейчас на ваших литературных вечерах помимо русских бывают писатели-евреи, отчего же вы стали вдруг придавать такое значение национальности? Что, разговаривая со мной, вы думаете: «этот плебей» — я в этом не сомневался никогда, но с этим женщины вашего класса еще могут мириться из любопытства к такому зверю, а что вы с брезгливостью прибавляете к этому еще и «этот жид», — нервно выкрикнул комиссар, вскакивая, — этого я не думал!

— Но из чего вы могли заключить все это? — удивленная неожиданной вспышкой, спросила я. — Просто мне показалось неправдоподобным, что Ленин из евреев, и я хотела узнать, правда ли это.

— Допустим, что правда, так что же из этого?.. Разве это порок?.. Разве несколько капель еврейской крови помешали ему родиться гениальным или уменьшили его заслуги перед человечеством? Если бы вы прочли в этой брошюре, что мать его была француженкой или немкой, вы, конечно, не стали бы спрашивать меня об этом.

— Ошибаетесь: спросила бы так же, как и теперь, потому что меня интересует, чистокровный ли он русский или нет.

— Опять национальность!.. Не все ли равно, какой народ дал такого гения, важно, что он — гений.

Я промолчала, и комиссар продолжал:

— Вы, конечно, придаете значение и тому, что советское правительство состоит, главным образом, из евреев, не принимая во внимание, что это вполне естественно, так как это все люди, которым Россия обязана своим освобождением от цепей прежнего режима. Не ставить же нам во главе Союза, да еще сейчас, когда мы окружены врагами, людей не закаленных в борьбе только потому, что они не евреи. Мы должны думать о революции.

— Не знаю, как отразилось бы это на революции, но для евреев, в их массе, несомненно, это было бы полезнее, так как не порождало бы в народе антисемитизма, — заметила я.

Комиссар с удивлением и благосклонно взглянул на меня.

— Как вы додумались до этого?.. Удивительно! Вопрос об этом обсуждался на днях на нашем совете и привел к решению поставить во главе советского правительства вождей — конечно, фиктивных — других национальностей.

— Русских?

— Частью русских, а, главным образом, инородцев, потому что нам необходимо ладить с населением, окружающих внутренние территории Союза окраин. За центр мы можем быть спокойны.

Еще в дни открытия Экспедицией литературной студии я получила от комиссара печати распоряжение представлять ему программы происходящих в ней занятий, а также устраиваемых мною, где бы то ни было, а особенно на фабриках — литературных вечеров.

Однажды, в годовщину основания «Красной газеты» [106] Редактором которой он продолжал состоять, как говорил мне, «по партийным соображениям» уже негласно. , отмеченную целым рядом торжественных партийных собраний, бесплатными спектаклями для рабочих и другими празднествами, я должна была предъявить ему на просмотр одну из таких программ.

Но утром комиссар предупредил меня по телефону, что днем будет очень занят, а вечером утомлен, и поэтому лучше заехать к нему дня через два.

Так как окончательно программа еще не была выяснена, довольная отсрочкой я направилась к знакомой балерине, чтобы пригласить ее участвовать в вечере. У нее мне сказали, что она уехала в театр и вернется со спектакля не ранее полуночи.

— Самое лучшее, если вы заедете так около одиннадцати с половиной. Если еще не будет, вы подождете, — посоветовала ее мать.

Тогда, как я уже говорила, дни артисток были заполнены мелочами жизни не меньше, чем других «граждан», и поздние визиты к ним не являлись исключением.

Но, явившись в назначенное время, я услыхала, что балерина телефонировала о неожиданном приглашении на вечер и вернется не ранее утра.

Раздосадованная неудачей, я уже спускалась с лестницы, когда внизу послышался звук открываемой двери, смех и голоса, в одном из которых я узнала голос балерины. Когда же на повороте мы встретились, я невольно остановилась, изумленная представившейся картиной. На лестницу, цепляясь за перила и поддерживаемый своей спутницей, всходил комиссар печати. Он был в состоянии такого опьянения, что балерине приходилось буквально тащить его за собой.

Встретившись со мной лицом к лицу, она в первый момент смутилась, но, услыхав, что привело меня к ней в такой поздний час, обрадовалась и попросила зайти, чтобы переговорить об условиях выступления.

— Вы, конечно, знакомы с сегодняшним именинником! — смеясь, указала она на комиссара. — Чокаясь сегодня со всеми поздравлявшими его, он еще решился после этого провожать меня.