Лев Вершинин - О знаменитостях, и не только…

Да, но Георг приводил такие точные, леденящие душу подробности, что считать их сплошной выдумкой никак не удавалось. Рушились одни за другими все ее фашистские идеалы и розовые иллюзии. Так кто же из двух, отец или Георг, не лжет?!

И тогда Луче решает, само собой тайком от родителей, добровольно отправиться в рабочий немецкий лагерь — узнать, есть ли хоть доля истины в рассказах жениха. Ночью переходит границу с Германией и после двух дней скитаний попадает в рабочий лагерь СН 89, в окрестностях Франкфурта. Сюда гитлеровцы сгоняли для работы на заводах концерна «Фарбениндустри» «добровольцев» из СССР и захваченных ими стран Европы.

Не прошло и двух недель, как Луче убедилась, что рассказы Георга вовсе не плод его фантазии.

Непосильный труд и постоянный голод — морковка и не очень гнилая картошка были великой радостью — косили людей, как траву в поле.

Увы, даже общее, каждодневное страдание далеко не всегда объединяло узников.

В своей автобиографической книге «Отклонение», принесшей после войны Луче д’Эрамо, как до этого Примо Леви, всеевропейскую славу, она отмечает такую печальную закономерность. Раньше всех в рабочих лагерях погибали те, кто утрачивал веру в себя, и те, кто утрачивал веру в честность других. Первым уже не казалось диким, что у них нет больше ни имени, ни фамилии, а есть лишь номер, и надзиратели считают их, словно скот, поштучно. Не оставалось у них и моральных и физических сил не то что на борьбу, но даже для самосохранения. Вторые, наоборот, пытались выжить любой ценой. Ради лишнего куска хлеба, миски похлебки способны были на любую низость. При этом они легко и быстро находили себе оправдание: «Другие ради той же похлебки на брюхе ползают перед надзирателями, терпят самые дикие издевательства, а мне тоже жить охота».

Забывали только, что всегда находился еще больший негодяй, способный за пайку хлеба спокойно предать и отправить на смерть вчерашнего «компаньона».

Оба эти пути, которые вели либо в могилу, либо в капо, если ты оказывался особо безжалостным и подлым, Луче отвергла сразу и бесповоротно. Она твердо верила, что и в лагере можно и должно сохранять человеческое достоинство. Даже ценой собственной жизни.

К несчастью, ее положение было трагическим вдвойне. Ведь поначалу она очутилась в полном одиночестве. Порой ей не с кем было даже словом перемолвиться. Многие солагерники приняли Луче за фашистскую шпионку и доносчицу. Они не просто ее боялись, а ненавидели лютой ненавистью. Представить себе, что дочь фашистского министра, близкого друга Муссолини, добровольно обрекла себя на лагерные муки, чтобы только понять истинную суть нацизма, они никак не могли. Слишком это было фантастично.

А тут еще Луче получила из Италии письмо от матери. Лагерное начальство милостиво дозволило вести переписку с родными — одно письмо в две недели — только англо-американским и французским военнопленным и «фрайарбайтерам».

Луче спустя месяц отправила матери письмо — с ней она все-таки была в более теплых отношениях, чем с отцом.

Желая ее успокоить, солгала, будто еды здесь хватает. Только вот в бараке изрядно холодно. Не может ли мама прислать ей из дому теплые ботинки или сапоги? Мать мигом ответила, что наконец-то избавилась от ужаса после внезапного исчезновения дочери. А в конце письма не забыла доченьку неразумную упрекнуть: «Я всегда знала, что слухи о жестокости немцев в лагерях — наглая ложь. Поэтому тебе воистину нелепо было подвергать себя огромной опасности — ведь англичане безжалостно бомбят города Германии — во имя постижения и без того неоспоримой истины о благородстве наших немецких союзников. А еще, Лучетта, боюсь, как бы ты не схватила воспаление легких. Одевайся, дорогая, потеплее». Это при том, что у Луче было лишь драное летнее пальтишко да тоненький шарфик…

Ясно, что переписка Лучетты с матерью лишь укрепила подозрения тех узниц, которые отважились даже тут продолжить борьбу с нацистами. Настал момент, когда Луче стала подумывать о самоубийстве. Спасла ее французская партизанка Мартин. Она с самого начала удивлялась, как это нацисты не сумели придумать для шпионки легенду похитрее и поумнее. Какой же дурак или дура станет делиться тайнами лагерного подполья с дочерью министра фашистской Италии?

Соседки Луче по бараку подобным сложным раздумьям не предавались. Однажды вечером они избили ее до крови, пообещав в следующий раз и вовсе прикончить. Луче не выдала надзирателям ни одной из них, хотя видела всех в лицо, да они и не таились. Теперь Мартин ясно поняла — Луче вовсе не враг, а вскоре смогла убедить в том и подруг.

В рабочем лагере действовала подпольная интернациональная группа, о чем Луче даже не подозревала.

Ядро ее составляли недавние французские партизаны Аллен, Этьен и Мартин, четверо поляков — участников Варшавского восстания — и советская военнопленная по имени Грушенька. Штаб в строжайшей тайне готовил забастовку иностранных рабочих. По совету Мартин решено было привлечь к подготовке и Луче.

Узникам сильно мешала языковая разобщенность. А Луче, кроме родного итальянского, знала французский и немецкий, а в лагере научилась говорить и по-русски. Вот она-то и могла стать незаменимой связной. Конечно, в случае провала ее ждали пытки и мучительная смерть. Обо всем этом Мартин откровенно сказала Луче и посоветовала ей хорошенько подумать. Но к тому времени Луче стала убежденной антифашисткой и без раздумий согласилась.

2 июня 1944 года лагерь СН 89 не вышел на работу. В первый момент начальство растерялось, и подавить забастовку удалось лишь к вечеру. Сразу началась беспощадная расправа. Штаб забастовщиков — Аллена, Мартин, Этьена, Грушеньку — нацисты отправили в Дахау, где все они и погибли. Сама же Луче уцелела только потому, что никто из членов штаба и под пытками не назвал ее имени. Однако вскоре она, вконец ослабевшая, с тяжелейшей дистрофией, оказалась в больнице. Врач написал ее матери, что в лагерных условиях Луче и месяца не протянет. И тогда по ходатайству отца-министра, о чем Луче не знала и не просила, ее отпустили домой.

Четыре дня тяжелейшей дороги — и вот Луче снова в родной Италии. Только не в городе Комо, где теперь находились ее отец и мать, а в Вероне, у подруги. Родные ждут ее с минуты на минуту, а Луче решает… вернуться в свой рабочий лагерь. Почему? Да потому, что цель своей жизни она видит теперь в том, чтобы не дать себя запугать и превратить в трусливого раба. А главное, что бы ее там ни ждало, она разделит судьбу стойких врагов нацизма, своих недавних солагерников. В городе наступил комендантский час, но Луче осталась на улице. Хотя знала, что эсэсовцы уже начали облаву.