Полина Венгерова - Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в.

Среди гостей моего отца был еще один интересный тип — маленький человечек, ежегодно приезжавший в конце лета и проводивший у нас несколько недель. Он принадлежал к еврейской секте довор мин ха-хай [33], члены которой не ели ничего живого, теперь их назвали бы вегетарианцами. Он настолько серьезно соблюдал все предписания, что не ел даже из посуды, которая хоть однажды использовалась для мясных блюд. Моя набожная мама обычно сама готовила для него суп из квашеной красной свеклы или кислого щавеля, гречневую кашу без гусиного жира, с каплей растительного масла, орехи в меду или редьку в меду с имбирем, чай или черный кофе. Это был тихий, чрезвычайно скромный человек, очень почитаемый всеми нами, особенно же отцом. Они подолгу сидели у отца в кабинете, склонившись над фолиантами и ведя ученый спор.

Зимой жизнь обретала для меня особую прелесть. Мне нравилось гулять, когда валил густой снег. В сумерки, уже начиная замерзать, я прокрадывалась во флигель, где жили мои замужние сестры со своими семьями. Я приходила к няне младшего сына моей сестры, и она часто рассказывала мне интересные сказки и пела очень красивые песни. Обычно я заставала ее сидящей на кровати у детской колыбели, которую она раскачивала ногой. Ее морщинистые, синевато-желтые руки вязали темно-серый грубый шерстяной чулок. Я вскарабкивалась к ней на кровать и, всячески ласкаясь, просила дать мне немного повязать. «Нет, — усмехалась она, — ты только спустишь петли, как вчера. Уходи, не приставай!» «Хаинке, милая, — подлизывалась я, — раз ты не даешь чулок, спой мне хотя бы песенку, которой укачиваешь Береле». Но она упрямилась: «Не до песенок мне!» «Ты заболела, Хаинке?» — озабоченно вопрошала я. «Оставь меня в покое!» — кричала она, вскакивая с кровати. Но я не пугалась ее капризов и повторяла свою просьбу, целуя морщины на ее щеках и разглаживая складки на шее. « Мишелахес ! [34]— восклицала она. — Так и быть, спою, а то от тебя не отвяжешься».

Я усаживалась поудобнее, как будто без моих приготовлений она не смогла бы петь, и вся обращалась в слух. А она пела:

«Ах, как хорошо, как хорошо, — восклицала я, хлопая в ладоши, — но ты спой мне еще, Хаинке, спой вторую песенку!»

«Вот наказанье Божье на мою голову!» — она с криком вскакивала с постели, роняя в колыбель спицу, с которой соскальзывали петли. Это означало, что сегодня я больше ничего не услышу. Я умолкала и сидела тихо, пока она, сердито ворча, приводила в порядок чулок. В ее гневных взглядах, искоса бросаемых на меня, ясно читалось, что в несчастном случае со спицей виновата только я. Я не шевелилась. В конце концов моя покаянная поза производила на нее впечатление, и она сменяла гнев на милость. (Конечно, я обещала принести ей вечернего хлеба для поднятия настроения.) Чтобы отделаться от моей особы, она пела мне еще одну песенку:

Характерно, что в те времена даже в колыбельных песнях евреев говорилось об изучении Торы и посещении хедера, а не об охоте, собаках, лошадях, кинжалах, войне.

Хаинке увлекалась и пела мне еще много песен. Приведу еще одну:

Разумеется, на продолжение концерта ее вдохновляла перспектива отведать моего вечернего хлеба. Между тем становилось совсем темно. Я бросалась через двор в главное здание, где мои сестры уже за обе щеки уплетали вечерний хлеб. Няня Марьяша едва успевала его резать и намазывать нашим любимым крыжовенным вареньем. Я хватала мою долю и бегом неслась обратно во флигель, где певица оказывала мне на этот раз куда более благосклонный прием. И мы дружно делили пополам лакомый кусок…

…Зима подходила к концу, близился праздник Пурим [36], с его волнующими радостями и множеством подарков. Тогда было совершенно обязательно собственноручно готовить шалахмонес [37](подарки) для племянниц и двоюродных сестер. Мы старательно трудились днем и ночью, а когда все было готово, упивались мыслью о том, какой восторг и даже зависть вызовет у кузин наше мастерство. Желанный день Пурима все приближался. Накануне отмечался праздник царицы Эстер [38], и в этот день все взрослые постились. Сестры в доме пекли вкусные печенья. Главным кушаньем были «амановы кошельки», или хоменташен (треугольные пироги с маком), и монелах (мак, сваренный в меду). Если они удавались, это обещало хороший год. Мы, дети, имели право помогать в этой работе и при этом сколько угодно лакомиться.

Этот день проходил без обычных трапез. Но как же весело было находиться вечером среди взрослых и вместе с ними лакомиться печеными, жареными и сваренными в кипятке сластями! И как радостно было ожидать наступления следующего дня! Вечером в доме молились. Потом съезжались многочисленные соседи. И тогда происходило чтение Книги Эстер. Каждый раз при упоминании ненавистного имени Амана [39]мужчины топали ногами, а молодежь пускала в ход пронзительные трещотки. Мой отец сердился и запрещал шуметь. Но не тут-то было. Каждый год все повторялось снова.

Только после чтения Книги Эстер, продолжавшегося до восьми или девяти часов, все направлялись в столовую, где нас ждали аппетитные кушанья, в изобилии представленные на столе. Каждый спешил ублажить громко урчавший желудок, остававшийся без пищи более двадцати часов.

Рано утром следующего дня мы, дети, просыпались от возбуждения и еще в постели кричали друг другу: «Что у нас сегодня?» — «Пурим!» — звучал ликующий ответ. Мы быстро одевались. Радостное ожидание перерастало в нетерпение. Скорее бы, скорее проходило утро и наступал полдень, ведь в полдень начиналась раздача подарков.

Мой отец и молодые люди возвращались из синагоги, где происходило утреннее праздничное богослужение и снова читалась Книга Эстер. Обедали в этот день рано (подавались четыре традиционных блюда: рыба, суп с непременными «амановыми ушами», индейка и овощи), чтобы успеть еще до вечера приступить ко второй трапезе. Эта торжественная трапеза, суде [40], играет, в сущности, главную роль на празднике Пурим. При этом евреям, согласно обычаю, полагается предаваться истинной или подразумеваемой радости и можно слегка опьянеть. Сколько я помню, каждый еврей в этот день бывает бодр и весел, позволяет себе хорошо поесть и выпить и уже за несколько дней старается раздобыть побольше денег на пиршество.