Мариам Ибрагимова - Диалог с тайным советником Сталина

«Знаменитые шуба и валенки», сослужившие Сталину добрую службу на самом деле не лишены исторического прошлого.

Их вручил уголовнику Иосифу Джугашвили вместе с пятьюдесятью рублями дружок Георгий Каландарошвили, успевший перед отправкой Кобы в Енисейск провернуть крупное банковское дело. Если бы не эта шуба и валенки, ссылаемый на каторгу в заснеженный край Джугашвили, в ватной стёганке и опорках, мог околеть по пути этапирования.

Выручали они его и при побегах, и при новых арестах, ссылках, и, как видим, не расставался он с ними и тогда, когда дорвался до высшей государственной власти. Разумеется, не от великой привязанности, а подражая первому вождю и учителю — Владимиру Ленину, ходившему в скромных штиблетах, изношенном костюме и старом пальто. Они долго украшали Музей революции.

Почти все друзья-приятели Иосифа Джугашвили, за исключением авантюристов Берии и Багирова, к тридцать седьмому году были насильственно умерщвлены. А тут вдруг объявился в одном из северных лагерей Георгий Каландарошвили.

Сидел за политику, хотя всю жизнь к ней отношения не имел и иметь не хотел. Сидел и, конечно же, вспоминал дружка Кобу, которого неразборчивая судьба так щедро осыпала славой и дарами, украшающими райские чертоги земных владык.

И решил старик Каландарошвили напомнить о себе другу, которому в тяжкую минуту протянул руку помощи, а заодно и о его долге.

Черкнул письмо и через сына, приехавшего проведать томящегося в ссылке отца, велел, приложив старание, доставить в Москву и опустить в почтовый ящик правительственного здания, что на Старой площади.

Письмо дошло до Сталина и ввергло его в состояние шока уже от одной мысли, что где-то в лагерной пыли затерялся человек, напомнивший ему о должке и который, бахвалясь среди шушеры, мог рассказать о шухерах беспутного Кобы.

Не дождался земляк ответа. В один из зимних дней, во время обеда в столовой Каландарошвили потребовали на выход. По пути начальник лагеря спросил:

— Ты писал Сталину?

— Ну, писал…

— Сейчас получишь ответ.

Когда через четверть часа в бараке появился посыльный и вместе с вещами старика-зэка свернул и унёс казённую постель, арестанты поняли, что Георгию конец. Так не раз расплачивался с должниками вождь восставшего пролетариата, он был лишён чувства благодарности, присущего даже собакам.

В дни похорон и позже среди тех, кто ещё пребывал в состоянии скорби по вождю, порождённой гипнотическим бредом, находились скулящие о незаменимой утрате гения, отказывавшего себе во всём ради любимого народа.

В доказательство с горячностью утверждали, вот, мол, каков Сталин бессребреник — когда клали в гроб, в доме не нашлось приличной обуви, только стоптанные сафьяновые сапоги. А может, увели под пгумок, и такое случается.

Но вы-то, Николай Алексеевич, знали, видели, какие шикарные хромовые сапоги и блестящие шевровые штиблеты тачали лучшие мастера сапожных дел по индивидуальным колодкам, чтобы не стеснить недоразвитой стопы, за что босоногого Сосо в духовном училище звали меченым.

Как и знали о том, что шинели вождю шили на беличьем меху, а френчи и кители из импортного шевиота и бостона.

Существовало закрытое ателье, куда модельеров, закройщиков и швей отбирали для работы. В секретном отделе после знакомства сотрудников НКВД с их биографиями у них брали подписку о неразглашении тайны.

Надо сказать, что вождь не доставлял радости мастерам личным посещением для снятия мерок и примерок. С его неуклюжих физических форм однажды сняли мерки и по ним изготовили манекены, по которым и шились отлично подогнанные костюмы и военные мундиры.

В тяжкие годы экономического кризиса, длившегося в стране десятилетия, трудовой народ довольствовался кирзовыми сапогами, парусиновыми туфлями на резиновой подошве, синими бязевыми блузами, красными косынками, дешёвым ситцем, украшенным серпами и молотами, стёгаными ватниками и пальтишками из серого грубого солдатского сукна.

Зато для индивидуального пошива одежды членам правительства ежегодно снаряжались специальные команды за закупками: в Великобританию — за тонкими суконными изделиями, в Австрию — за батистом и сатином из высококачественного хлопчатника, в страны Ближнего и Среднего Востока — за шелками и прочими тонкоткаными холстами, украшающими жизненный быт правящей элиты.

Жена Рузвельта, отлично разбиравшаяся в вопросах изящества и утончённости, в своих воспоминаниях особо отмечала, что Сталин всегда представал пред её мужем в красивом, безукоризненно сшитом мундире.

Вождь-«аскет», прибрав власть в стране к своим рукам, пользовался открытым счётом в Государственном банке. Крупные суммы денег хранились пачками в ящиках письменного стола его домашнего кабинета.

Когда из Германии прибыл на похороны брат застреленной жены Сталина Павел Сергеевич Аллилуев, Иосиф Виссарионович, с видом глубоко скорбящего мужа, повёл шурина в свой кабинет и, выдвигая один за другим ящики письменного стола, набитые крупными купюрами, в негодовании повторял:

— Вот, смотри, что ей ещё надо было? Она могла купить себе всё, что хотела.

Не в этом ли заключается личное счастье и высшая форма семейного благополучия в меркантильном понятии люмпен-пролетариев?

О каком строгом, скромном образе жизни вождя пишете вы, тайный его советник, в своём романе-исповеди? Вы сами, как и он, пользовались роскошными подмосковными дачами — имениями бывших русских промышленников, дворян.

Уже успели построить и новые — в Зубалове, Ближнюю и Дальнюю в Кунцеве, Семёновскую, Липки. И не в голой степи, а в тенистых рощах, на берегах прудов и рек с пышными лужайками, игровыми площадками, цветочными клумбами, ягодниками, зарослями кустарников, с птицефермами, где разводили фазанов, тетеревов, глухарей, куропаток, которых любил ловить в охотничьи сети генсек, чтобы, как в детстве, поджарить на костре.

О царских дворцах, которыми пользовались Сталин, его близкие и члены политбюро в Крыму, Сочи, Гаграх, Пицунде, Сухуми, многие из которых при пол ном штате обслуги и действующих подсобных хозяйствах пустовали годами, я уже писала. В одном из таких дворцов в Новом Сочи мне самой посчастливилось побывать.

Старинное кирпичное здание в два этажа с пристройкой.

Служанка показала мне все четыре спальни — две на первом, две на втором этаже, по секрету сообщила:

— Это личные спальни Сталина.