Мариам Ибрагимова - Диалог с тайным советником Сталина

Лейтенант после того, как обошёл бараки и проверил караулы на постах, со спокойной душой отправился спать. Утомившись за день, он быстро уснул.

Проснулся оттого, что в окно светила необычно яркая луна, вьюга утихла, тучи рассеялись… Он протянул руку и на краю стола нащупал карманный фонарик. Засветив, глянул на часы, которые, ложась спать, не снимал с руки. Стрелки показывали час пополуночи.

Словно заворожённый светом этой редкой гостьи в суровом краю, лейтенант поднялся, подошёл к окну, постоял в раздумье, глядя на свежие снежные сугробы, решил пройтись. Всунул ноги в валенки, набросил дублёнку, шапку-ушанку и вышел.

Проходя по двору, проверил внутренние и наружные посты, постоял в одиночестве, заглянул в караульное помещение и там с дежурным устроил перекур.

Потом, пройдя мимо часового, решил заглянуть в барак.

Окинув взглядом двухъярусные нары, обомлел. Постели были пусты. Не веря глазам своим и лунному свету, вынул из кармана дублёнки фонарик и, скользя лучом по лежакам, шёл, едва передвигая отяжелевшие ноги. Нигде ни одного человека!

На постелях, неряшливо разбросанных, лежало аккуратно сложенное обмундирование. У последней кровати парами стояли валенки.

Лейтенант, не в силах идти, присел на краешек постели, опустил голову, прикрыл глаза. Сбежали, сбежали все до одного! И когда — в последнюю ночь! Проявив честность, оставили ему казённое обмундирование и винтовки.

Но это же ЧП! Грозит военным трибуналом.

А как он им верил! Они не умели лгать. Мужественные, крепкие духом и телом… Неужели им непонятно, на что решились? Эх, святая простота!

Мысли с быстротою молнии проносились в голове. Лейтенант не знал, что делать. Затем решительно поднялся — идти к командиру и обо всём доложить.

Увидев часового с винтовкой, заорал что есть мочи:

— Что стоишь как истукан!

— Караулю, товарищ лейтенант, — спокойно ответил часовой.

Лейтенанта его ответ взорвал ещё больше.

— Что значит караулишь?

— Людей, товарищ командир.

Лейтенанту хотелось взять часового за грудки и, отняв винтовку, дать пинка. К счастью, от поднятого им шума зашевелились сугробы, небольшие, круглые, которых было немало вокруг, на них лейтенант, идя к бараку, не обратил внимания.

Из-под снега стали подниматься и собираться вокруг него люди — неуклюжие, в одежде из оленьего меха. Сдвинув лисью шапку, старшина — тот самый, что победил в схватке медведя, — сказал виновато:

— Командир, это я разрешил нашей роте уйти под снег. Там, — старшина кивнул на барак, — спать нельзя. Долго терпели, мокрые стали, голыми лежали. Жара была сильная, дышать трудно. Холод лучше…

Когда отлегло от сердца, махнув рукой, лейтенант медленно пошёл к себе.

На другой день стрелковый полк в полном составе отправился туда, где полыхала война. Полк передали Дальневосточной дивизии, оборонявшей подступы к Москве.

— Погибли, считай, все, — сокрушался подполковник, поседевший прежде времени. — А какие были славные ребята! Богатыри все — и снайперы, и лыжники, и разведчики, просто бойцы. Так что и малые народы Севера внесли весомый вклад в копилку Победы! Душой привязался к ним. До сих пор помню, как отбирали их на стойбищах, в глухих таёжных селениях.

Москву отстояли. Это была первая грандиозная победа русской армии. Неожиданная для германских фашистов, она рассеяла миф о непобедимости вермахта, деморализовала не только немецких солдат, но и офицеров.

А вспомните первые дни войны, когда фашистские полчища победным маршем прошли по землям Украины, Белоруссии. Уверенность командования вермахта в неотвратимой краткосрочной победе была настолько велика, что самоуверенные стратеги Гитлера сократили срок разгрома Советского государства до четырёх недель.

Заправилы политических игр США, азартно потирая руки, наблюдавшие за «дуэлью» между Гитлером и Сталиным, этот срок вообще сократили до десяти дней.

Но неумолимое время текло, означенные сроки прошли, и, к великому удивлению многотысячных орд, фанатичных потомков тевтонских дикарей, их сокрушающая сила натолкнулась на первую мощную преграду — Смоленск и вынуждена была остановить своё кровавое шествие.

Но тем не менее бесноватый рейхсфюрер ещё не терял уверенности в мощи своих вооружённых сил и, тоже не жалея солдат — сынов простого народа, — гнал на бойню как скот, — и всё во имя собственной славы и господства над порабощёнными народами.

И не просто гнал, но и торопливо подгонял, открыто выражая своё эгоистическое желание годовщину Октября — 7 ноября 1941 года — отметить парадом на Красной площади.

Однако оглушительное поражение на подступах к Москве не породило в его дьявольской душе сомнений в бесперспективности военной авантюры.

Отчаянный игрок, Гитлер расценил этот ход как тактический, а гибель сотен тысяч своих солдат как потерю пешек на шахматном поле. Ведь в его руках была огромная сила и бескрайние земли Белоруссии, Украины, Центральной России, не считая Прибалтики. А впереди Волга со Сталинградом, Ростов, Крым, Ставрополье, Кубань… Надо ограничиться до весны оборонительными действиями, чтобы с наступлением тепла, собрав в кулак все силы, нанести по России сокрушительный удар.

Активные наступательные действия немецко-фашистских сил начались весной сорок второго года. Они достаточно хорошо, хотя и с некоторой тенденциозностью и конъюнктурой, описаны непосредственными и косвенными участниками. Это была очередная после московской трагедия с испытанием для нашего народа, народа простого, в отчаянии терявшего веру в нашу победу.

К августу сорок второго в руках врага были донские, ставропольские, кубанские земли, Северный Кавказ, Крым. Лишь героический Сталинград, этот крупный стратегический узел, решивший судьбу страны, положивший начало коренному перелому в ходе Второй мировой войны, держался.

Немцы бросили на Сталинград крупные силы, чтобы, перерезав Волгу, повернуть вновь свои силы на север, обойти Москву с востока, отрезать столицу от волжского и уральского тылов и взять её.

Каждодневные сообщения Совинформбюро, бесконечные похоронки, бесчисленные эшелоны раненых, беженцев, голод, вспышки эпидемий инфекционных заболеваний, непосильный труд в городах и сёлах, ковавших победу до потери сознания от бессилия, порождали неверие в просвет и сеяли панику.

Откровенно говоря, панический страх порой охватывал и мою, мечущуюся среди военных тягот тыла душу.

Сознание безысходности, неизбежности породила случайно попавшая под руку статья в старом, времён Первой мировой войны, журнале «Заря» за 1915 год.