Виктор Бронштейн - Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

Следующая моя производственная ступень — должность заместителя директора по экономическим вопросам, но уже на другом оборонном предприятии — заводе «Востсибэлемент» в г. Свирске. На этой должности я обрёл бесценный опыт отстаивания интересов жизнедеятельности завода и работы с московским чиновничеством. Защищать в главке и министерстве нормативы образования всех экономических фондов, в том числе и фонда заработной платы, было весьма непросто. Кроме экономических выкладок активно использовал я и такой весомый аргумент, как цветы и конфеты — женщинам, а коньячок — мужчинам. О денежных взятках или каких-то «откатах» в пору младенческого капитализма не было и речи. Спустя ряд лет, когда в разгар социалистической перестройки предприятия активно переходили на две модели хозрасчёта и самофинансирования, не получился мой, почти уже решённый, перевод в Москву на должность заместителя начальника главка Министерства электротехнической промышленности по экономике. И тогда, вместо главка, я решил вернуться в Иркутск на ту же, что и в Свирске, должность, на завод при Объединении тяжёлого машиностроения.

Экономика с 1988 года как раз начинала интенсивное падение в дикий рынок. Появились и первые кооперативы, и так называемые арендные предприятия, и даже биржи, и начали гулять незаработанные шальные деньги. Не было только чёткого законодательства, регламентирующего деятельность новой экономики. Появившиеся позже отдельные постановления гайдаровского правительства плохо сообразовывались со здравым смыслом. Подобно страшному пожару, вспыхнула гиперинфляция, и сбережения граждан вслед за фабриками и заводами с убийственной скоростью полетели в тартарары.

Примерно в этот период экономического хаоса и бандитского беспредела с опасной поездки на Камчатку в октябре 1991 года и родилась моя фирма с непонятным для многих грозным названием — научно-производственная фирма «СибАтом». Даже «сквозь магический кристалл» (выражение А. С. Пушкина) вряд ли я смог бы тогда хоть краешком глаза разглядеть опасности и победы, многочисленные предательства помощников и друзей-партнёров, а также жутковатые налоговые проверки, которые всегда могли завершиться разорительными штрафами, а то и уголовными делами. Не предполагал я, что, пройдя через суровые испытания становления фирмы, уже через несколько лет приобрету тысячи квадратных метров производственной недвижимости, построю немало квартир в родном городе. Обзаведусь недвижимостью в самой Москве, а лет через десять после старта активно займусь заброшенной ещё в детстве поэзией, а также культурно-просветительской, меценатской деятельностью и страстным коллекционированием картин и скульптур сибирских авторов. И уж совсем неожиданно для российских предпринимателей получил я правительственные награды и высокое звание почётного гражданина родного города.

Первый мой «капиталистический» заработок пришёлся ещё на пору самого крепкого социализма 60-х годов, когда мне было лет тринадцать. Голодный социализм и коммунистическая партия с комсомолом, пионерией и богочеловеком в лице Ленина казались вечными, как и СССР.

Для себя и друзей-подростков я придумал немудрёную схему заработка на футбольных и хоккейных матчах на стадионе. Не в пример сегодняшним телевизионно-компьютерным временам, раньше центральный городской стадион «Труд», построенный на месте сгоревшего в 1951 году деревянного гимнастического городка «Авангард», буквально ломился от зрителей. Очереди в кассу были огромные, в том числе и перед самым началом матча, вот я и подумал, что можно ведь их уменьшить, да ещё и заработать на этом. Из этой благой мысли и родилась идея первой схемы добывания прибыли.

Мы заблаговременно покупали по 5–6 детских (копеек по 20) билетов на каждого, по ним заходили на стадион, но затем, взъерошив волосы и напустив на себя взрослую небрежность, в небольшой толпе выходили мимо загруженных и не очень глядящих на лица билетёрш, получая от них единую для детей и взрослых контрамарку, дающую право вернуться на стадион. С ней мы спешили к концу очереди в кассу и продавали контрамарку примерно за полцены, но уже, естественно, взрослого билета, то есть копеек за семьдесят. После этого вновь заходили на стадион по другому билету. И так несколько раз. Копеек пятьдесят с билето-захода и два-три рубля со всех — очень жирный заработок, особенно если учесть, что обычное мороженое стоило от 10 копеек, а дорогое «Ленинградское», в шоколаде, — 22 копейки. Бутылка барахляного вина — один рубль семь копеек, а «хорошего», типа «Адама» или «777», — полтора-два рубля. И уже отличное болгарское вино, типа «Варна», «Медвежья кровь», стоило примерно два рубля с полтиной. Видимо, наш заработок получил и широкую мировую известность. Во всяком случае, за рубежом вместо контрамарок теперь ставят штамп на руку и только по нему пропускают повторно.

Но не только с лёгкими заработками познакомило детство. В шестнадцать лет я с трудом отпросился у родителей в геологическую партию на север области и отвкалывал там четыре месяца маршрутным рабочим, да так, что многим, проживающим век на городских асфальтах, и не снилось. Чего стоили многокилометровые переходы без троп по глубоким мхам, бесконечным болотам и марям, да ещё с падающими в воду от усталости, а иногда и по хитрости, навьюченными лошадями. Тогда их тяжеленные тюки килограмм по 40–50 мы закидывали друг другу на плечи; не раз в болотах падали так же и мы, насквозь промокшие шестнадцатилетние «работяги», ещё недавно гордящиеся своей спортивной выправкой и молодецкой закваской. Зато окончание этих переходов, да ещё с единственно доступным десертом — сгущёнкой из продырявленной баночки, да в сухой палатке, — дарило ни с чем не сравнимое райское блаженство.

Довелось мне и ещё раз повторить свой «партийный» опыт, но уже в двадцать лет в геодезической партии в камчатской глубинке, в Корякском автономном округе.

Так что из юности я вышел знакомым и с лёгкими, но больше с весьма тяжёлыми деньгами, и со сверхнапряжённой учёбой на инженера-механика, да ещё и с Ленинской стипендией.

Всё это сформировало умение вкалывать, а пассионарные качества (по Льву Гумилёву), позволяющие осваивать всё новые и новые континенты самой разнообразной деятельности — от шофёрской до научной и предпринимательской, — передали мне баргузинские предки, купцы, золотопромышленники Угловы, а позже и Бронштейны. Прадед Семён Бронштейн прекрасно играл на скрипке, а его жена Зинаида Углова отличалась большой практической жилкой, присущей её роду, и непокорным характером. Её дети — мои деды Бронштейны, — если бы не революция, то явно могли бы продолжить Дело. Отец и дядя, так же как я и мой двоюродный брат, добились немалых успехов в директорстве и предпринимательстве.