Виктор Бронштейн - Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

На гребне прибайкальских гор,
Вступив с порывом ветра в спор,
Просил у предков я прозренья,
Чтоб, словно молния в простор,
Пронзая суету и вздор,
Врывался луч стихотворенья!

Породы блёклые сливая,
Вы мыли золото в ручьях.
Байкал, штормами промывая,
Лишь самых ярких оставляя,
Искал сиянье в мужиках.

В жестоких северных метелях
Заряд взрывался снеговой:
В сердцах вливая страха зелье,
Искал добычу подземелью
Под рвущий душу ветра вой.

Снега, взметаясь в буйных тучах,
Стирали звездный небосвод.
Кружился бесом снег колючий,
Обоз тонул в волнах кипучих,
Был снежный шторм, как буйство вод.

Молились люди и прощались –
Буран немало жизней смёл.
Но наши прадеды прорвались!
И храмы к небу поднимались,
И род купеческий расцвёл.

Наследство
Сжёг лето яростный сентябрь
В кострах осенней позолоты.
А ключник времени — декабрь –
Глядит на новый календарь
Из убывающей колоды.

Тревожен жребий каждый раз,
С молитвой мы к судьбе взываем,
Чтоб сберегла родных и нас,
Чтоб нежный свет родимых глаз,
Как в детстве, был неисчерпаем.

С такими мыслями сроднясь,
Иду я к дате юбилейной,
Порой вздыхая и крестясь,
Порой старательно бодрясь,
Ищу, где сбился пульс вселенной.

В дыму цехов я в зрелость шёл,
Померк огонь, зажжённый детством;
Вихрь пятилеток путь замёл,
Но, заблудившись, я набрёл
На клад с негаданным наследством.

Богатство дед скопить сумел,
С эпохой сталинской сгорая.
Он надо мной лет пять корпел
И под гитару тихо пел,
В мелодиях любви купая.

Дед даже музу приручил!
Она пером меня коснулась,
Я вскрикнул, пробудясь в ночи,
Узрел поэзии лучи,
Страсть сочинять во мне проснулась.

Но дед, увы, был одинок,
С московско-царственной закваской.
Он завещал: «Держись, внучок,
За песню русскую и слог
И в мир ступай с мечтой и сказкой!»

Без деда я поплыл один
В тумане чуждых научений.
Всё комом шло, как первый блин…
Вдруг звоном колокола всплыл
Над жизнью хор стихов вечерний.

Утрата
«Ох, зябко домовому» — и с гимном в шесть утра
Ворчал дед: «Печку, братец,
чуть свет кормить пора.
Крещенский жмёт морозец. Бог даст,
так разожжём», –
А сам щипал лучины охотничьим ножом.

И вскоре треском радостным весь оживлялся дом,
Духовка нараспашку шла в комнату теплом,
Она, с хозяйкой, праздничный пирог
и хлеб пекла,
А на ночь груду валенок к скамеечке влекла.

Иной раз рядом грелись коньки, сродни саням,
Снегурки круткой к валенкам прилаживал дед нам.
А на окне подтаивал намёрзший городок,
Бутылки руслом тряпочным влекли к себе поток.

На гвоздиках бутылки менял я в нужный срок,
Сливать водицу талую — был первый мой урок.
А между рам снег ватный — дед так принарядил,
Чтоб без улыбки доброй никто не проходил.

Румяные молочницы кричали у ворот,
Манила счастьем улица нас в свой круговорот,
Поленницы шли в очередь под кров дровяников,
А круг точила рыжего грел щёки топоров.

И только трёхколёсник сквозь дрёму вспоминал,
Как тротуар дощатый нас скрипом принимал,
Как куры разбегались, потешно голося,
Как будто тоже деда о помощи прося.

В горячий летний полдень был тополь нам шатром,
Жар камешков гасила трава живым ковром,
В стихи и сказки деда душой влюблён был двор,
Но оборвала вечность негромкий разговор.

И в лётном синем кителе, в наградах, без погон,
Казалось, дед заслушался на дальний перезвон,
Впервые рядом с матерью я плакал не один…
Солёный привкус детства всё ближе у седин.

В крещенские морозы мне слышится с утра,
Как дед ворчит, мол, печку кормить — твоя пора…

России нет. Тот спился, тот убит,
Тот молится и дьяволу, и Богу.
Юродивый на паперти вопит:
— Тамбовский волк выходит на дорогу!

Нет! Я не спился, дух мой не убит,
И молится он истинному Богу.
А между тем свеча в руке вопит:
— Тамбовский волк выходит на дорогу!

Молитесь все, особенно враги,
Молитесь все, но истинному Богу!
Померкло солнце, не видать ни зги…
Тамбовский волк выходит на дорогу.