Юлий Квицинский - Время и случай

Вайцзеккер не смутился. Он сказал, что чем откровеннее будет разговор, тем лучше. Он здесь в зале заседаний самый старший. Он пережил все ужасы войны от первого до последнего дня. От отлично знает карту СССР, то есть места, которые ему назвал комендант Москвы при возложении венков. Он приехал в Москву, так как убежден, что его поколение должно сделать все, чтобы уберечь молодежь от повторения прошлого. У политиков обеих стран есть ответственность перед историей, на которую не закроешь глаза. Эту ответственность они разделяют во все более срастающемся мире. СССР и ФРГ все больше будут зависеть друг от друга. Показательно, что среди молодежи обеих стран крепнет понимание необходимости постоянно увеличивать объем дел, с которыми можно справиться только сообща. Разделяющее сейчас нас по большей части относится к шаблонам, которые будут преодолеваться новым мышлением.

В качестве главной политической цели президент выделял сокращение оружия, представляющего угрозу для всего человечества. Немцы, пожалуй, больше всех заинтересованы в мире — им, живущим в центре Европы, грозит самая большая опасность, пока мир находится под угрозой войны. Поэтому они за строительство доверия. Доверие же может быть результатом только задуманного на долгие годы тесного и развивающегося сотрудничества.

М. С. Горбачев эту мысль сразу же подхватил. Если речь идет о долгосрочной перспективе, президент найдет адекватный ответ с нашей стороны. Но не произойдут ли опять какие-либо вещи, которые создадут препятствия для движения к долгосрочным целям, настойчиво спрашивал он, не будут ли наши отношения и далее обречены на шатания из-за тех или иных сиюминутных соображений и действий?

Мы не хотим дальше слушать немецких переводов с английского, хотя в прошлый раз Геншер и очень сердился на такие наши заявления. Мы хотим серьезных отношений с ФРГ, подчеркивал М. С. Горбачев, хотим понять, когда придет момент для таких отношений. А может быть, его еще надо подождать? Нельзя строить отношения, не идя навстречу друг другу. Мы согласны придать нашим связям с ФРГ большую устойчивость, но если в ФРГ к этому не готовы, то ничего не остается, как повременить.

На этот вторичный прозрачный намек Вайцзеккер был вынужден отвечать; правда, делал он это в своей обычной уклончиво мягкой манере. Он выразил убеждение, что отношения СССР — ФРГ не могут ограничиваться реакциями на те или иные случаи и сиюминутные события, их надо строить и растить на долговременной основе. Всегда могут, в извиняющемся тоне продолжал он, происходить вещи, которые потом становятся обузой для взаимоотношений. Но происходит это из-за того, что десятилетиями накапливалось недоверие. Он просит учитывать, что не кто иной, как сам Аденауэр в последние годы вновь и вновь указывал и своей партии, и общественности на необходимость поставить отношения с СССР на солидную договорную основу. Потом был заключен Московский договор, договоры с Польшей и Чехословакией, четырехстороннее соглашение, подписан Заключительный акт в Хельсинки. Это дает базу для откровенного обсуждения и урегулирования событий совершенно случайных. Большие они или маленькие, но с ними можно и нужно справиться.

М. С. Горбачев заметил, что он этот призыв к верности договорам понимает и подписывается под ним. Но то и дело приходится слышать, что, несмотря на Московский и другие договоры, германский вопрос по-прежнему остается неурегулированным, что надо еще определить статус бывших восточных земель Германии, что есть сомнения в отношении решений Ялты и Потсдама. Из-за этого и возникает разговор, можно ли верить заверениям о готовности к сотрудничеству.

Президент в ответ, как и Геншер, подтвердил, что верность правительства ФРГ духу и букве Московского договора не подлежит сомнениям. Канцлер эту точку зрения полностью разделяет. Народ, забывший о своей истории, не добьется для себя будущего. Живя в двух государствах, в двух различных общественных системах, немцы могут активно служить делу мира и сотрудничества. Сознание их принадлежности к одной нации может служить в этом деле мощным импульсом.

У немцев, рассуждал Вайцзеккер, больше соседей, чем у кого бы то ни было в Европе. Немецкая история поэтому никогда не принадлежала одним немцам. Для того чтобы нормально жить, немцам всегда было нужно согласие со своими соседями, а не их обеспокоенность и недоверие. После войны у ФРГ, как известно, сложилось неплохое взаимопонимание с Францией. Однако это не помешало французскому министру культуры однажды сказать, что он так любит немцев, что ему больше нравится иметь не одно, а два немецких государства. Это, конечно, не отражает представлений немцев о единстве нации в будущем, но ФРГ отдает себе отчет в масштабности и сложности проблем будущей архитектуры Европы. Важно, говорил он, лишить существующие границы их «разделительного характера». Это было бы в интересах всех народов.

Так Вайцзеккер и Горбачев подошли к самому деликатному вопросу — проблеме раскола германской нации. Михаил Сергеевич сказал, что не хочет вдаваться в историю вопроса о нации. Политический аспект таков: после войны сложились два германских государства. Оба эти государства сделали вывод, что должны внести свой вклад в дело мира. Все, что за пределами этого, заметил он, может вызвать законные вопросы у соседей немцев. История решит вопрос, подчеркивал он, каково будет положение в Европе и в мире лет через 100. Горбачев повторил это в ходе беседы дважды.

Как показали последующие события, до крушения ГДР оставалось всего два года. Пожалуй, здесь ответ и тем, кто утверждает, что наше руководство предвидело с самого начала неизбежность скорого воссоединения Германии, и тем, кто говорит, что оно сознательно вело к этому дело. Нет, ГДР мы терять не собирались, а в 1989 году действовали под давлением обстоятельств, заставших наше руководство, если говорить по большому счету, врасплох.

Почему случилось так? Не знаю, пусть ответят на этот вопрос те, кто стоял у рычагов власти. Думаю, однако, что причина все же в следующем: с 1988 года не наше руководство управляло событиями, а события все больше управляли им, хоть мы и делали вид, что это не так. Всякая существующая социально-экономическая система внутренне равновесна уже в силу того, что она существует, а значит, и способна в данных условиях воспроизводить себя. Реформы в рамках той или иной системы, если они не нарушают ее устоев, как правило, предсказуемы по своим последствиям. Изменения же, нарушающие устойчивость системы и разрушающие ее основы, как показывает история, по своим последствиям всегда оказывались непредсказуемыми и для их авторов, и для общества, которое решалось пойти за ними. Их результаты всегда были болезненными и неожиданными. Революции к тому же имеют склонность сжирать своих детей.