Юлий Квицинский - Время и случай

Тем не менее я опять отстоял на трибуне больше часа, отвечая порой на злые вопросы, зачастую не имеющие к обсуждаемым договорам никакого отношения. В конце, этой дискуссии слово взял депутат Соколов из Белоруссии, который бросил мне обвинение, что я отстаиваю в парламенте не советские, а немецкие интересы.

От меня ждали ответа. Наверное, кто-то надеялся, что после этого начнется свалка. На заседаниях комитетов я бывал, достаточно резок. К тому же обвинение было самое обидное, которое можно было публично бросить. Человек не понимал, что в отличие от него, попавшего, наверное, в юношеские годы на фронт и с тех пор не имевшего с Германией никаких дел, мои коллеги и я отдали практически все лучшие годы жизни борьбе за укрепление ГДР, ее международное признание, заключение четырехстороннего соглашения по Западному Берлину и Московского договора. В наших семьях тоже было достаточно погибших и пропавших без вести. А такие наши работники, как А. П. Бондаренко, подготовивший своими руками договор «2+4», были сами участниками войны. Наверное, мы намного острее ощущали драматизм происходящих перемен, чем многие люди, в этих делах в общем-то случайные. Наверное, мы старались извлечь для нашей страны максимум возможного из того, что еще можно было сделать.

Но начать эти объяснения значило бы поддаться на провокацию. В тот момент я подумал, что важен не мой ответ Соколову, а результат голосования. Поэтому сказал с трибуны, что на это заявление народного депутата отвечать не буду. Из президиума призвали депутатов Вести себя корректно».

Затем последовали выступления депутатов. Многие из них опять говорили, что договоры плохи, но деваться некуда и надо их ратифицировать. В заключение говорил В. Алкснис. Он предупредил депутатов, что день 2 апреля войдет в нашу историю как траурный день, так как сегодня мы проиграли вторую мировую войну. С ним многие не согласились. Не за раскол же Германии мы воевали. А я в этот момент думал, что не знает депутат Алкснис, как после падения стены в Берлине и задолго до выработки и ратификации договоров с Германией ко мне пришла в Бонне одна из лидеров фракции «зеленых:» в бундестаге Антье Фольмер и сказала: «Я думала нею жизнь, что мы, немцы, проиграли вторую мировую войну. Оказывается теперь, что мы ее выиграли».

Я написал об этом в телеграмме в Москву. Эта телеграмма не принесла мне тогда, мягко говоря, плюсов. Это было в самом начале процесса объединения. Тогда теоретически еще можно было что-то пытаться остановить. Но полтора года спустя то, что провозглашал Алкснис, было просто несерьезно политически. Жизнь шла гигантскими шагами вперед, а человеческое сознание не поспевало за этим движением. Не поспевало оно и у некоторых наших парламентариев.

Затем прошло голосование. Против договоров голосовало меньше двух десятков человек. Эпопея с ратификацией германских урегулирований была закончена.

В марте 1991 года в Москве было много иностранных гостей. 17–18 марта приезжал Г.-Д. Геншер. Беседы с ним становились все более доверительными и конструктивными. Немецкий министр, разумеется, говорил не только о кризисе в Персидском заливе и о трех бригадах береговой обороны, которым наш Генштаб хотел переподчинить часть сокращаемых по парижскому договору танков и других вооружений и тем самым вывести их из-под ограничений, так как по венским договоренностям военно-морские силы сокращению не подлежат. Позиция ФРГ тут была идентична американской, и с самого начала не вызывало сомнений, что этот вопрос в конце концов нам придется регулировать с США. Как, впрочем, и вопрос о тех вооружениях, которые в 1990 году были выведены из Европы и заскладированы в азиатских районах страны..

Больший интерес в беседах с немцами для нас. представляло их видение развития обстановки в Восточной Европе, перспективы нашего сотрудничества с ЕС. Предстояло заключение крупных политических договоров Германии с Польшей и Чехо-Словакией. ЕС тоже планировал «нарастить» свои связи с восточноевропейскими государствами. Однако нас при этом все. время заверяли, что НАТО на этот регион свою лапу накладывать не собирается.

С нашей стороны высказывалась мысль, что стержнем сотрудничества нового порядка вещей в Европе надо сделать процесс СБСЕ как общий политический знаменатель, способный объединять действия всех европейцев. Идея. «НАТО-центризма», которая начала пропагандироваться в тот период, представлялась, мягко говоря, неудачной. Еще существовал Варшавский договор, трансформация наших отношений с НАТО только начиналась. Да и сама по себе НАТО имела свой довольно специфический «raison d’etre» (смысл существования), как он сложился с момента ее основания. Это был по преимуществу военный союз и в очень малой степени структура политического сотрудничества, способная открыться для участия всех заинтересованных государств.

Г.-Д. Геншеру была подробно изложена философия нашего подхода к заключению новых политических договоров с восточноевропейскими странами. Подчеркнута необходимость равномерного наращивания и развития отношений между ЕС и всеми восточноевропейскими государствами, включая и СССР. Игра на расслаивание этих стран, если бы она имела место, создавала бы нестабильность в этом районе Европы, и без того отягощенном сложными проблемами. Поскольку речь шла о наших непосредственных соседях, и для СССР, и для Германии это не могло быть безразличным. У меня создалось твердое впечатление, что Геншер такому порядку сочувствовал. В последнее время это впечатление еще более укрепилось.

После Геншера в Москву приезжал английский министр Хэрд, с которым обсуждалась возможность заключения весомого советско-английского политического документа, а также те же актуальные международные дела, что и с Геншером.

22 марта А. А. Бессмертных парафировал в Москве с А. Нэстасе новый советско-румынский договор, в котором Румыния обязалась не вступать во враждебные СССР союзы. Это, видимо, не очень понравилось в Будапеште, хотя мы были далеки от мысли устраивать какую-то конкуренцию между нашими будущими партнерами по новым договорам. Венгры предложили ускорить согласование советско-венгерского договора и выдвинули некоторые компромиссные предложения. Надо было лететь в Будапешт для продолжения переговоров, но это никак не получалось. То А. А. Бессмертных был в Японии, то он совершал поездку на Балканы. Это означало, что мне надо было оставаться «на хозяйстве».

Параллельно шла работа по подготовке проектов договоров с другими восточноевропейскими странами. Каждый проект требовал тщательного согласования с целой группой ведомств. Особо придирчиво подходило к формулировкам проектов новых договоров Министерство обороны СССР. Однако мы торопились. 23 марта были направлены проекты договоров в Прагу и Варшаву, 27 марта был передан проект договора в Софию.