Юлий Квицинский - Время и случай

Сухой остаток этих долгих бесед, на которых присутствовало много лишних людей был такой: наша сторона так и не раскрыла данных по своей внешней задолженности, по денежной массе, по дефициту бюджета. Немцы остались этим недовольны, но в то же время обещали рассмотреть вопрос о предоставлении нам кредита на покрытие торговой задолженности, которая образовалась к тому времени. Стороны согласны были также искать возможности, чтобы поддерживать торговлю и взаимные поставки между советскими партнерами и предприятиями бывшей ГДР.

Что касается имущества нашей уходившей домой группы войск, то имелось согласие решить вопрос путем паушальной выплаты. Весь вопрос был в том, как ее определить. Немецкая сторона считала, что сумма паушальных выплат должна складываться по оценкам стоимости каждого объекта за вычетом экологического ущерба. Мы считали, что от выплаты экологического ущерба мы ушли в договоре по войскам. Кроме того, по той методике решения вопроса, какую предлагали немцы, это было бы очень долгой песней.

Вопрос об имуществе наших войск становился довольно взрывоопасным с внутриполитической точки зрения. Вывод наших войск из Венгрии и Чехо-Словакии подходил к концу, а до каких-либо договоренностей о реализации нашего имущества было по-прежнему далеко. Сказывалось, что при заключении соглашений с Венгрией и Чехо-Словакией вывод войск почему-то вообще не был увязан с решением имущественных вопросов. Это позволяло нашим партнерам затянуть решение имущественно-финансовых дел, чтобы поставить советскую сторону в конце концов в положение, когда с уходом войск их сооружения, аэродромы и другие инфраструктуры попросту оказывались бесхозными и так или иначе отходили бесплатно или за минимальную компенсацию к местным властям. Переговоры, которые вело МВЭС СССР, буксовали. Нам настойчиво предлагали пойти на так называемое «нулевое решение», то есть согласиться на то, что имущество советских войск передается властям страны пребывания в зачет за тот экологический ущерб, который был нанесен нами за время пребывания там.

Конечно, экологический ущерб был. Не все наши объекты соответствовали и тем балансовым оценкам, которые фигурировали в документах Министерства обороны, не все объекты могли быть и реализованы, так как по своим характеристикам и качеству исполнения не соответствовали требованиям рынка. Но наши войска оставляли все же немало добра. Это было бесспорно. Не желая выкупать его, местные власти «накручивали» экологический ущерб, якобы причиненный им. Дело доходило до того, что, как рассказывали, венгры подсчитывали, сколько экземпляров определенного вида цветка, записанного в Красную книгу, могло бы вырасти на участке, занимавшемся какой-то советской частью, а затем умножали это число на величину штрафа за уничтожение каждого такого цветка и включали все это в общий счет претензий за экологический ущерб.

В нашем правительстве нарастало по этому поводу раздражение. 13 апреля вдруг появилась резолюция В. С. Павлова на очередном докладе наших ведомств, которые вели переговоры с венграми. Премьер считал, что надо остановить вывод наших войск, пока не будет отрегулирован вопрос о платежах. За пару дней до этого В. С. Павлов звонил мне по телефону и высказывал ту же мысль. Я ему выразил серьезные сомнения, предупредив, что шуму будет на всю Европу, а толку очень мало. К этому моменту наши войска в основном ушли. Что же, возвращать их? С оставшимися силами не обеспечить эффективный контроль над имуществом. Нас могли легко обвинить и в отказе от выполнения заключенных соглашений, где о взаимозависимости вывода войск и реализации их имущества ничего не говорилось.

Но, видимо, В. С. Павлов либо не согласился с этими аргументами, либо уже написал свою резолюцию.

А. А. Бессмертных тоже считал, что останавливать вывод войск нельзя. Оставалось предложить нашему премьеру самому и реализовать свою идею, написав, скажем, послание главе венгерского правительства с сообщением о прекращении вывода советских войск. Впрочем, В. С. Павлов мог и сам сказать это Й. Анталлу, с которым должен был встретиться на следующий день в Лондоне по поводу открытия Европейского банка реконструкции и развития. Но он ничего не сказал. Вопрос этот явно превышал его компетенцию, требовал согласования с президентом.

При очередной беседе с Й. Анталлом, который обычно принимал меня во время приездов в Будапешт и к которому я испытывал уважение и растущее доверие, я предупредил его, что надо бы ускорить выход на паушальное решение и что в Москве есть настроения подумать о приостановке вывода войск, если имущественно-финансовые вопросы и далее не будут решаться. Не знаю, как он расценил это. Но я говорил ему правду. Не знаю почему, но после этого переговоры с венграми и чехословаками по имущественным вопросам несколько оживились.

После подписания советско-румынского договора последовал ряд заявлений представителей других восточноевропейских государств о том, что аналогичных договоров с СССР они заключать не хотели бы. Прямой критике подверглось положение договора с Румынией о неучастии во враждебных друг другу союзах. Помнится первыми начали об этом говорить венгры, а затем тему подхватили в Польше и Чехо-Словакии. Мотив при этом обыгрывался один — это серьезное ограничение суверенитета. Оно было, однако, не более серьезным, чем участие в каком-либо союзе, право на что отстаивали авторы этих многочисленных заявлений. Нейтралитета для своих стран никто из них не предлагал. Было ясно, что на переговорах с Венгрией, Чехо-Словакией и Польшей этот момент вызовет трудности.

15 апреля у меня состоялась встреча с делегацией комитета по международным делам венгерского парламента во главе с бывшим министром иностранных дел Д. Хорном. Вся делегация в один голос говорила о неприемлемости для Венгрии обязательства не участвовать во враждебных СССР союзах. Объяснения были при этом всякие, и довольно противоречивые. Говорили, что в Европе сейчас таких союзов нет. «Ну нет так нет, — возражал я, — значит, и вступать некуда и никто не обидится по поводу такого положения нашего с вами договора. Если станут обижаться, то тем самым признают наличие у своего союза недобрых намерений в отношении то ли Венгрии, то ли СССР».

Тогда венгерская сторона пускала а ход другой аргумент: Венгрия не может отказаться от своего «права по хельсинкскому Заключительному акту» участвовать или не участвовать в союзах по своему выбору. При этом нас тут же успокаивали, что на самом деле Венгрия ни в какие союзы вступать не собирается, разве что хочет стать полноправным членом ЕС. Но это же чисто экономический союз.