Юлий Квицинский - Время и случай

Неясная обстановка складывалась и вокруг советско-болгарского договора. Часть членов правительства по-прежнему выступала за первоначальный проект договора. Другая ориентировалась на позиции венгров, чехословаков и поляков.

Изменение нашего подхода на переговорах, скажем, с Чехо-Словакией немедленно ослабило бы позицию тех в Болгарии, кто выступал за сохранение тесных отношений с СССР. Они уже и так довольно настойчиво критиковали нас за недостаточное внимание к вопросам отношений с Болгарией. Поскольку из Праги я уезжал в Братиславу, а оттуда в Будапешт, мы условились с Б. Д. Панкиным, что он подробно доложит о беседах с Гавелом и Динстбиром в Москву. Я доверял ему и на своей подписи не настаивал. Телеграмма пришла, в общем, объективная, расхождений с послом у нас не было.

В Братиславе мы из-за приема и беседы с Гавелом в Пражском граде оказались лишь в 17 часов. Была пятница, только что пало правительство Мечиара. Новое правительство еще только осматривалось. В Праге моя поездка в Братиславу не очень нравилась, так как существовало опасение, как бы в ответ на подписание декларации об отношениях между ЧСФР и РСФСР мы не предложили словакам подписать декларацию об отношениях между СССР и Словакией. Такую мысль высказывал как-то раз Мечиар, приезжая в Москву. Однако развития она не получила, и поручений на этот счет у меня не было. Необходимо было поговорить о возможностях развития практических связей со Словакией, но обстановка в этот день не очень этому благоприятствовала. Что же касается опасений в Праге, то, как любил говорить В, С. Семенов, в политике часто имеют значение мнимые величины. Их не грех использовать.

В Будапеште 27 апреля венгры сразу «зашли с козырного туза», пригласив меня вместе с послом И. П. Абоимовым на беседу к Й. Анталлу. Разговаривать с ним всегда было интересно, я с охотой пошел на эту встречу. Благо она должна была сразу прояснить всю ситуацию. Для Й. Анталла у меня было послание М. С. Горбачева с приглашением посетить Советский Союз и при этой оказии подписать новый советско-венгерский договор. Ставился также вопрос о необходимости найти политическое решение по вопросам имущества, которое оставляла в Венгрии наша Южная группа войск.

Й. Анталл, как и чехи, сообщил, что Венгрия не сможет включить в договор статью о неучастии во враждебных друг другу союзах, так как она ограничивала бы венгерский суверенитет. В этих условиях переговоры с венгерским МИД становились бесполезными, и мы ограничились с Д. Мейстером краткой беседой с глазу на глаз.

По возвращении в Москву я узнал, что было совещание МИД ЧСФР, Польши и Венгрии, где было условлено не принимать формулировки наших проектов договоров. Считали, что они могут помещать развитию сотрудничества в этом «треугольнике», а также оказаться обузой в делах с ЕС и НАТО. Не зря меня чехи откровенно предупреждали в Праге, что в Будапешт я еду зря, так как услышу там то же самое, что и от них. Становилось все более ясно, что и Будапешт, и Прага, и Варшава лукавят, утверждая, что не собираются домогаться приема в НАТО. Это подтверждалось и донесениями наших разведслужб.

По возвращении А. А. Бессмертных предложил мне пост первого заместителя министра. Не могу сказать, чтобы меня это очень обрадовало, учитывая общую неразбериху в стране, прибавку в работе, довольно посредственное в тот момент физическое самочувствие. К тому же как отнесутся к этому другие заместители министра с большим, чем у меня, стажем? Почему бы не сделать первым заместителем В. Ф. Петровского? Не обидится ли И. А. Рогачев? Последнее А. А. Бессмертных отверг, сказав, что у других заместителей есть и другие планы. Других же доводов я приводить не стал.

Министр предложил работать на полном взаимном доверии, как он выразился, «рука в руку». Ну что же. Я всегда считал, что подчиненный должен быть абсолютно лоялен к своему непосредственному руководителю, в частности ни в коем случае не лезть через его голову к вышестоящему начальству. Начальник же должен тоже отвечать полной лояльностью своему заместителю.

А. А. Бессмертных я знал много лет. Нам часто приходилось соприкасаться в период моих занятий ядерным разоружением. Вместе писали многие бумаги, иногда возвращались после вечерней работы одной машиной домой. Был, одним словом, неплохой человеческий и деловой контакт, хотя близких личных отношений не было. Трудностей в работе в новой должности я не предвидел, да их в последующие месяцы практически и не возникало.

Записка с предложением о моем назначении ушла в Кабинет министров СССР. 12 мая мне позвонил В. С. Павлов и сказал, что поздравляет и подписывает соответствующее распоряжение.

Я поблагодарил и тут же попытался уговорить нашего премьера поехать с визитом в Румынию. Но из этого у меня ничего не получилось. Положив трубку, подумал, что я все еще малоопытный чиновник. Надо знать, когда и в каком контексте ставить вопросы. Сделаешь это не вовремя и не к месту — только осложнишь себе задачу по проталкиванию важного дела.

17 мая в Москву приезжал болгарский премьер Д. Попов со своими заместителями. От МИД Болгарии был заместитель министра И. Гарвалов. Наряду с хозяйственными делами, разумеется, обсудили и вопрос о новом советско-болгарском договоре со статьей об оказании взаимной помощи. Если бы такой договор состоялся, то это была бы игра на повышение, положение румынского правительства было бы облегчено, наши венгерские, польские и чехословацкие друзья, наверное, стали бы более гибки в поиске формулировок.

Но у болгарской стороны были колебания, она не скрывала, что вопрос этот является предметом острой борьбы мнений и согласования между ведомствами не закончились. Д. Попов ни по каким формулировкам не ангажировался, хотя убежденно высказывался в пользу активного продолжения сотрудничества между Болгарией и СССР по всем линиям. Он произвел впечатление солидного, вдумчивого политика, имеющего твердые взгляды и намерения.

В Софии, судя по всему, шел большой раздрай по поводу будущего внешнеполитического курса страны. Одни рассчитывали получить гарантии безопасности от США и считали, что для этого надо подальше отойти от СССР, другие полагали, что такая линия действий слишком рискованна и может не оправдать себя. Нараставшая в Болгарии внутренняя нестабильность подводила к выводу о том, что заключение договора в ближайшие месяцы вряд ли будет вообще возможно. Если бы такой договор был подписан в летние месяцы, он неизбежно превратился бы в футбольный мяч в игре противоборствующих политических сил. Договору это не пошло бы на пользу. Такие документы, рассчитанные на десятилетия, лучше заключать в обстановке национального консенсуса, а не очищать их потом от комков грязи, брошенной в период предвыборных баталий.