Юлий Квицинский - Время и случай

Беседа получилась краткой и конструктивной. Дж. Буш, рассчитывавший после утренней встречи Бейкера с Моисеевым на тяжелый разговор, явно растерялся, услышав то, что вдруг сказал ему М. А. Моисеев. Потом под впечатлением изменения нашей позиции он наговорил много приятных для нас вещей.

Сказал же М. А. Моисеев примерно следующее. В Москве внимательно отнеслись к посланию президента о положении с договором по вооруженным силам в Европе. Нам небезразличен вклад тех, кто создавал этот договор. Не надо считать, что есть конфронтация между политическими и военными руководителями в СССР. Военные верны тому курсу, который проводит М. С. Горбачев. Им дорог климат доверия в отношениях между СССР и США. Если договор, составленный в Вене, будет ратифицирован, то ясно, что советско-американские отношения будут развиваться и дальше в позитивном направлении. Советская делегация прибыла для устранения досадных недоразумений, которые возникли по обычным вооружениям. Мы можем и должны найти компромиссный вариант. У советской стороны есть на этот счет ряд соображений.

Развязку проблемы морской пехоты, заявил М. А. Моисеев, можно найти в рамках тех уровней, которые отведены для СССР договоренностями в Вене. Там, где есть превышение «потолков», наши эксперты готовы найти взаимоприемлемые решения. Открываются тем самым хорошие перспективы для встречи президентов СССР и США, а также для ратификации. Моисеев заявил, что с 17.30 мы готовы приступить к выработке компромисса с Бартоломью.

Дж. Буш приветствовал эти высказывания. Он заявил, что не стремится к тому, чтобы получать уступки от М. С. Горбачева, которого он высоко ценит и уважает. Успех нужен обеим сторонам. Сейчас можно считать, что стороны в принципе договорились. Но он просит все же понять, что очень трудно, имея под договором подпись М. С. Горбачева, получить меньше, чем записано в договоре. Главное, обеспечить ратификацию договора таким, как он есть, или с небольшими дополнительными документами. В данном случае вопрос не в 120 танках, а в том, можно ли доверять советской подписи под договором. При согласовании деталей американская сторона постарается проявить гибкость, но важно, чтобы и в конгрессе, и среди союзников США никто не мог сказать после этого, что подписали соглашение, а потом оказалось, что в нем что-то не так. Надо показать, что подписи Буша и Горбачева что-то все же значат.

Президент подчеркнул, что он готов помочь Советскому Союзу в критический час его истории. Он уже достаточно далеко «высунул голову». Есть люди, которые против этого. Нужно ясное доказательство, что можно идти на американо-советский саммит. Если будет сейчас договоренность между американской и советской стороной, то ее поддержат и другие участники договора.

Затем с 17.30 опять начались переговоры с Бартоломью, которые продолжились с утра 23 мая. М. А. Моисеев дал согласие, чтобы вооружения и морской пехоты вошли в общие и региональные потолки по венским договоренностям. При этом он, однако, стремился сохранить в частях морской пехоты необходимое количество боевых бронированных машин (ББМ). В этих целях надо было бы хоть и ненамного, но все же превысить уровни вооружений на флангах, установленные для боевых частей. Бартоломью на это не соглашался, настаивая на строгом соблюдении уровней. В конце концов американцы выдвинули идею решить вопрос за счет такого переоборудования ББМ, которое позволило бы вывести их из зачета и тем самым решить вопрос без формального нарушения договора. Это был выход из положения.

30 мая А. А. Бессмертных вылетал в Лиссабон для встречи в Дж. Бейкером в связи с «благословлением» договоренности по Анголе. Там вопрос о наших вооружениях в бригадах береговой обороны, морской пехоте и ракетных войсках стратегического назначения был утрясен окончательно на базе специального письма М. А. Моисеева, которое до того было выработано путем напряженных переговоров нашего посла по особым поручениям О. А. Гриневского и главы американской делегации на венских переговорах будущего директора ЦРУ посла Вулси.

19—20 июня проходила встреча министров иностранных дел стран СБСЕ в Берлине. Пожалуй, главным событием этой встречи стало принятие документа о чрезвычайных ситуациях. Впервые был создан механизм, позволяющий любому государству — члену СБСЕ прийти к заключению, что в другом государстве — участнике хельсинкского процесса возникла чрезвычайная ситуация. В этом случае к этому государству можно обратиться за разъяснениями, и если ответ его будет признан неудовлетворительным, то с помощью голосов еще 12 государств созвать заседание так называемых «старших должностных лиц» (то есть «высокопоставленных чиновников МИД») и рассмотреть на нем положение. Решений, правда, принять без согласия затронутого государства нельзя, так как продолжает действовать правило консенсуса. Но, конечно, созыв совещания для затронутого государства означал бы многое. В тот конкретный момент имелась в виду Югославия, но надо было думать и о том, что такое решение может быть применено в случае обострении внутренней обстановки и в Советском Союзе. По настоянию нашего министра в документе о чрезвычайных ситуациях поэтому был специально выделен принцип невмешательства во внутренние дела. Правда, по большому счету на согласованный механизм действий в случае чрезвычайной ситуации это влияло мало.

Было принято также заявление по Югославии. В общем, оно исходило из принципа сохранения территориальной целостности СФРЮ, хотя несло в себе многие моменты, позволявшие в случае нужды модифицировать эту позицию. Вызывало некоторое недоумение, что югославские представители не особенно возражали против этих слабых мест и дали согласие на принятие документа.

В кулуарах конференции вела активную работу делегация Словении во главе с министром иностранных дел Рупелом. Она агитировала за признание независимости Словении и установление с ней дипломатических отношений. Рупел, которого я встретил в один из дней конференции в рейхстаге, был доволен своими переговорами и настроен оптимистично. Ходил слух, что он был хорошо принят делегациями Австрии и Венгрии. Югославы намекали, что благосклонно к словенским надеждам относятся и немцы.

На заключительном заседании встречи министра не было. Он беседовал в кулуарах со своими коллегами и появился лишь в самом конце. Так что согласие на принятие документа по чрезвычайным ситуациям пришлось давать мне. Мне же пришлось отвечать на выступления скандинавских министров и Поддержавших их представителей других западноевропейских стран по поводу признания независимости прибалтийских государств, которые, как и в Париже, на заседание допущены не были и находились на трибуне для зрителей и печати. Одни в нашей делегации сочли, что ответ был слишком мягкий, другие — что слишком жесткий. Я же сказал, что это наш внутренний вопрос, который будет решаться в соответствии с конституционными порядками СССР.