Юлий Квицинский - Время и случай

Разговор принял напряженный характер. Вносить компромиссную формулировку в этих условиях не имело смысла, так как собеседники наверняка не были бы готовы ее обсуждать. Выходило, что прав министр, который советовал не спешить. Время для переговоров еще было. Мы расстались с Вондрой и Матейкой взаимно недовольные друг другом.

После этой беседы я поехал в гости к нашим хорошим друзьям Спачилам. С послом Чехо-Словакии Д. Спачилом я несколько лет работал в Бонне. После «бархатной» революции он был отозван со своего поста, некоторое время работал в пражском институте международных отношений, затем был отправлен на пенсию. Встретили Душан и его жена Ружена нас очень Сердечно.

Но встреча была печальной. Известный дипломат, знаток живописи, музыки, литературы Д. Спачил был не у дел, томился этим состоянием, тем, что в новой Чехо-Словакии он оказался ненужен ее новым властям ни в каком качестве. Разумеется, он считал это несправедливым. Встретив меня на пороге дома, он шутливо сказал: «Спасибо, что приехал ко мне. Больше всего я боялся, что ты предложишь встретиться где-либо в пивной, а мне не будет чем расплатиться». Я понял, что он вовсе не шутит.

Из Праги я улетел на следующий день с тяжелым, беспокойным чувством.

Лето 1991 года можно по праву назвать югославским. В эти месяцы югославские дела занимали все большую часть моего времени, а под конец целиком захватили меня.

25 июня Словения и Хорватия объявили о своей независимости. Югославская народная армия двинулась через Хорватию на словенскую границу с Австрией. Опираясь на мандат, полученный на встрече министров и Комитета старших должностных лиц СБСЕ в Берлине, в Югославию устремились представители ЕС. Быстро была организована миссия для наблюдения за прекращением огня, а затем начато и политическое посредничество между правительством СФРЮ, Словенией и Хорватией. В этих целях «тройка» ЕС 7 июля направилась на Бриони и предложила югославам убрать части Югославской народной армии с северной границы, отвести ЮНА и республиканские воинские формирования в казармы, прекратить применение силы, начать 1 августа переговоры между республиками о политическом урегулировании конфликта, разразившегося после решения о независимости Словении и Хорватии и ввода в северные районы Словении частей ЮНА.

Решение было, безусловно, конструктивным. Однако весь вопрос состоял в том, как оно будет соблюдаться. Вскоре стало ясно, что словенцы и хорваты не очень торопятся его выполнять, а «тройка» не очень склонна нажимать на них, предпочитая ругать ЮНА и коммунистическое центральное правительство Югославии. Кризис в СФРЮ с каждым днем обострялся и обнаруживал черты, весьма напоминавшие обстановку в нашей собственной стране.

Нам нельзя было сидеть сложа руки. Развал Югославии грозил дестабилизацией на Балканах и даже в Европе. В Югославии у нас были большие интересы. По традиции югославы придавали нашей позиции, нашему слову большое значение. В го же время было ясно, что особенно много мы сделать все равно не сможем, учитывая наше внутреннее положение и нараставшую финансовую и экономическую зависимость от наших западных партнеров.

Надо было постараться помочь югославам найти выход из их проблем, но действовать осторожно, тактично, в рамках документов СБСЕ и в максимальном контакте с нашими западноевропейскими партнерами, которые уже присутствовали в Югославии и пытались взять целиком на себя решение проблемы. Это даже было и не так уж плохо, потому что тот, кто брался за работу, должен был и отвечать за ее результат. Так оно и получилось в конце концов. ЕС, поначалу рьяно взявшийся за дело, вскоре почувствовал, что югославский кризис не решить с ходу, что эта проблема не имеет, кроме того, простых и быстрых решений вообще.

«Тройка», однако, вовсю работала в Югославии. Пора и нам было показывать свой флаг, иначе наша позиция могла вызвать в дружественной СФРЮ непонимание. Я предложил А. А. Бессмертных срочно выехать в Белград либо же направить туда кого-либо из авторитетных членов руководства СССР. Министр доложил этот вопрос президенту и сказал, что решено послать меня в качестве его специального представителя для ознакомления с положением на месте и изложения нашей позиции. Мне надлежало вылететь немедленно, но потом поездка была перенесена на 6 июля, так как на 5 июля была назначена встреча М. С. Горбачева с Г. Колем в Киеве.

5 июля прилетели президентским самолетом в Киев. На аэродроме долго дожидались прибытия Г. Коля, в это время М. С. Горбачев беседовал с украинскими руководителями. Отложив на осень решение о присоединении к будущему союзному договору, Украина поставила президента в сложное положение. Так что поговорить, видимо, было о чем.

Канцлер прибыл в отличном расположении духа. На дачу в Межигорье, которая раньше была загородной резиденцией руководителя КПУ Щербицкого, поехал через Киев. На Крещатике канцлер с президентом вышли «пообщаться с народом». Вышли не очень удачно, так как попали на самых «рухманов». Были слышны крики за «самостийну Украину», махали желто-голубыми флагами, потом началась давка. Я не выходил из машины, так как колонна оказалась в толпе и в любой момент могла вновь тронуться. Да в такой толкучке все равно ничего не увидишь и не услышишь. Слава Богу, все это продолжалось не очень долго, но немцы явно насторожились, поскольку было много выкриков, что президент не имеет права устраивать свои встречи на территории суверенной Украины. Чушь какая-то. А на территории суверенной Швейцарии он с Колем встречаться может?

По прибытии в Межигорье сразу же начались беседы с глазу на глаз. Речь, как потом рассказывали, в основном шла о нашем участии во встрече «семерки» в Лондоне. В самом начале беседы меня позвали к «ВЧ». Наш посол в Белграде В. П. Логинов передал просьбу югославского союзного секретаря по иностранным делам Б. Лончара высказаться на переговорах с канцлером в поддержку позиции югославского правительства, то есть за сохранение территориальной целостности страны и против какой-либо поспешности в деле признания Словении и Хорватии.

Передав записочку в комнату, где шел разговор с Колем, я отправился на беседу, которую вел С. А. Ситарян с немецкими представителями по делам наших экономических отношений. Вопросов тут было много. Они обсуждались и этажом выше, и в этом кругу. Немецкая сторона высказывалась за то, чтобы все решить в одном пакете — и пересчет нашего «рублевого» долга ГДР в марки ФРГ, и возможность увеличения расходов на транзит наших войск, и паушальную выплату за имущество наших войск, и выплату лицам, пострадавшим от нацистских преследований. Они хотели знать, о чем в конце концов идет речь и в какую общую сумму с учетом взаимных претензий все это может вылиться.