Юлий Квицинский - Время и случай

Формулировки третьей корзины Запад считал своей победой. Это мнение разделялось и многими в Москве, с недоумением смотревшими на плоды труда нашей делегации, возглавлявшейся А. Г. Ковалевым. Летом 1991 года, когда перестройка в СССР приобрела почти хаотический характер, а социалистические режимы в странах Восточной Европы лежали в руинах, в Москву приезжал английский представитель при штаб-квартире НАТО в Брюсселе М. Александер. По случаю его приезда посол Р. Брейтвейт устроил небольшой вечер с участием наших видных военных. Во время этого вечера М. Александер вспоминал переговоры по третьей корзине, непосредственным участником которых он был, и вслух задавался вопросом: «А представляли ли себе наши участники тогда последствия своих действий?» Сам он себе отвечал, что, по его убеждению, по крайней мере некоторые из них были достаточно дальновидны и умудрены жизненным опытом. Думаю, он не ошибался.

Американцы вместе со своими союзниками по НАТО ставили в тот момент вопрос примерно так: если мы (США) пойдем на переговоры по европейской безопасности и сотрудничеству, то вы (СССР) в ответ дадите согласие на переговоры о сокращении вооруженных сил и вооружений в Европе, причем о сокращении. «сбалансированном» и «взаимном». Москва ответила на это согласием. В качестве места переговоров определили Вену.

Через некоторое время мне стало известно, что в состав нашей делегации должен быть включен и я. Таково было указание А. А. Громыко. Скорее всего, свою роль сыграло то, что вторым человеком в американской делегации был назначен мой хороший знакомый по четырехсторонним переговорам в Берлине Дж. Дин. Поскольку он в конце концов оказался причастен к выполнению особых поручений Киссинджера, а без Киссинджера в американской внешней политике в те времена ничего не делалось, министр решил, что Дину надо предложить известного ему партнера. Он распорядился поставить в списке делегации мое имя сразу вслед за главой делегации О. Н. Хлестовым, который руководил в МИД Договорно-правовым отделом. Из этого следовало, что, не особенно рассчитывая на успех многосторонних переговоров, министр был не против повторить вариант с выработкой советско-американской договоренности, которая затем могла бы получить благословение всех остальных участников. В конце концов в военных делах, как нигде, музыку заказывали двое — СССР и США, а остальным позволялось лишь принимать участие в кордебалете. Переговоры по ограничению стратегических вооружений (САЛТ) наглядно демонстрировали это всем.

В Вену мы приехали в начале 1973 года, расселились в отеле «Интерконтиненталь», что напротив памятника Иоганну Штраусу, и были готовы приступить к делу. Однако начать переговоры не удавалось. Сокращения обычных вооружений и войск должны были быть произведены в Центральной Европе, это понимали все. Но что есть Центральная Европа, какие государства входят в ее состав? Ответ на этот вопрос нельзя было найти в учебниках географии и энциклопедиях. Во-первых, они противоречили друг другу, во-вторых, вопрос этот имел прежде всего военно-стратегический характер. Если проводить взаимные и сбалансированные сокращения, надо постараться «выкроить» такую зону Центральной Европы, в которой у восточной и западной сторон было бы примерно равное количество войск и вооружений. Если «раскрой» будет неправильным, то кому-то придется сокращать больше, а кому-то меньше. Разумеется, западная сторона хотела глубоких сокращений советских войск и войск других стран Варшавского договора и лишь символических сокращений собственных войск. Мы же выступали за равнопроцентное или равноколичественное сокращение с обеих сторон.

Из этого вытекала и другая «процедурная» проблема. Естественно, принимать участие в решениях о сокращениях претендовали государства, которые вошли бы по взаимному согласию в центральноевропейскую зону. Они становились бы «непосредственными» участниками переговоров и получали право решающего голоса. Все остальные получали бы статус «наблюдателей», то есть могли претендовать лишь на изложение своей позиции применительно к тому или иному вопросу, затрагивающему их интересы. От разделения участников венских переговоров на государства «первого» и «второго» сорта зависела рассадка делегаций, процедура принятия решений по повестке дня и т. д.

После первого заседания, на котором было условлено всем рассесться «как попало», венские переговоры продолжить свою работу не смогли. Официальные заседания больше не проводились. Началась своеобразная процедура, которую называли «коктейльная дипломатия». Каждая из участвующих стран по очереди устраивала коктейли или приемы, на которых встречались участники переговоров и обсуждали пути выхода из создавшейся ситуации. Говорилось и о проблеме сокращения обычных вооружений по существу. Стран-участниц было достаточно, так как участвовали практически все европейские государства, кроме нейтралов. Коктейли шли ежедневно. Однако толку от этого было мало. Ничего не давали и неформальные встречи в составе по нескольку государств с одной и с другой стороны.

Однако постепенно в результате всех этих разговоров стала выкристаллизовываться суть спора, а значит, и начала появляться пища для размышлений — как мог бы выглядеть компромисс. Страны НАТО с самого начала заняли позицию, в соответствии с которой сокращения не должны были распространяться на фланговые государства. Таким образом из игры выводились Норвегия, Турция и, видимо, Греция, к которой у нас особого интереса и не было. Применительно к Варшавскому договору НАТО была готова оставить в покое Румынию и Болгарию, но хотела включить в зону сокращений Венгрию, разумеется, не из-за венгерской армии, а из-за Южной группы советских войск, которая находилась там.

Наши военные против включения Венгрии категорически возражали, причем, как мне кажется, были в этом вопросе на сей раз достаточно искренни: группировка наших войск в Венгрии была предназначена для решения задач в основном не на центральноевропейском театре военных действий. Говорить об этом они, правда, напрямик не хотели, настаивая, чтобы дипломаты доказывали, будто Венгрия географически в район Центральной Европы не входит. Разгорелся спор, продолжавшийся пару месяцев.

Американцы и некоторые их союзники предлагали в случае нашего согласия на включение Венгрии «пожертвовать» Данией. В этом случае Дания попадала бы под механизм контроля, который обязательно был бы предусмотрен в случае достижения договоренности о сокращениях. Кроме того, сокращалась бы в каком-то объеме и датская армия. Нам давали понять, что для СССР эти моменты могли бы представлять определенный интерес, так как Дания запирает выход из Балтийского моря. Наша реакция была отрицательной. Из Москвы делегации ответили, что Дания не представляет для нас интереса. Ларчик открывался просто: в случае конфликта мы могли захватить проливы в самое короткое время, а сама по себе датская армия в общем уравнении была величиной, которой без особого ущерба можно было пренебречь. К тому же она считалась наименее боеспособной из всех армий НАТО.