Юлий Квицинский - Время и случай

Все это, конечно, экскурс в сторону от основной темы. Однако он по меньшей мере извинителен, так как наглядно демонстрирует, сколь опасны и непредсказуемы последствия внезапного выхода в политике из контакта друг с другом, крутых разворотов и разрыва сложной паутины всякого рода официальных, полуофициальных и тайных связей. Можно ненавидеть друг друга лютой ненавистью, думать друг о друге все, что угодно, молиться на рыночную экономику и проклинать социализм, но нельзя нарушать многолетнюю ткань межгосударственных отношений. Это смертельно опасно для здоровья мира, для государств и народов, ради жизни которых только и имеет право на существование любая политика. Понимание этой простой истины должно стоять выше любых идеологических разногласий и даже приверженности тем или иным так называемым «человеческим ценностям», говоря о которых часто, кстати, забывают, что они существуют всегда вместе, причем одни — со знаком «плюс», другие — со знаком «минус». Без добра нет зла, и наоборот. Политика, не учитывающая этого, то и дело увлекает людей своими красивостями и благородством, либо решительностью и беспощадностью. Но она изначально утопична и обречена на провал. Это всегда лишь вопрос времени.

Вернемся, однако, к переговорам в Вене. Мы встречались с Дином сначала один на один в пустой квартире одной из видных австрийских аристократок в центре города неподалеку от церкви Шотгенштифт. Он предложил вполне приемлемый проект документа о процедуре ведения переговоров, который я с удовольствием передал в Москву как доказательство, что американцы имеют серьезные намерения.

Оставался вопрос о Венгрии — Италии. Было ясно, что на данном этапе он неразрешим. Значит, оставалось каждой из сторон зафиксировать свою позицию, отложить рассмотрение проблемы до лучших времен и начинать переговоры. Выработка такой формулы потребовала некоторого времени. Дин, видимо, почти уже отчаялся в успешном исходе всей нашей затеи, так как Москва необычно долго молчала. Говорить нам в этих условиях было особо не о чем. Мы стали видеться просто во дворе того дома, где находилась аристократическая квартира, когда, наконец, поступили встречные предложения из Москвы. Они не очень расходились с американским вариантом, и мы тут же, сидя на скамейке, договорились, как можно было бы сочетать обе позиции.

Затем последовали встречи в более широком составе с участием глав делегаций для «легализации» и окончательной отработки документов. Вместе с нами в этих встречах участвовал венгерский посол Уштор, а страны НАТО представлял голландец Кварлес ван Уффорд. В конце концов «венгерский вопрос» был отрегулирован: страны НАТО заявили, что считают необходимым участие Венгрии в сокращениях вооружений, а венгерская делегация ответила встречным заявлением, что ВНР была бы готова к такому участию, как только для этого будут обеспечены «соответствующие предпосылки», то есть согласно тогдашнему подходу стран ОВД — включение в зону сокращений части территории Италии. Это была единственная договоренность, которая была достигнута в Вене на предстоящий десяток лет бесплодных переговоров.

После этого начались пленарные заседания в венском дворце Хофбург. Все были в определенной мере исполнены чувства оптимизма. В это время мы квартировали уже не в гостинице «Интерконтиненталь», а переехали в Баден — очаровательный курортный городок под Веной. В один из дней мне позвонила в отель жена и поздравила с присвоением ранга чрезвычайного и полномочного посланника. Она же сообщила, что меня должны отозвать из Вены в Москву, так как новый заведующий 3-м Европейским отделом А. П. Бондаренко настаивает на моем возвращении. Это известие вскоре подтвердилось.

Наступали летние каникулы. Поэтому глава нашей делегации О. Н. Хлестов не стал спорить с указаниями из Москвы. Узнав о моем предстоящем отъезде, Дин, ван Уффорд, западногерманский посол Рут устроили прощальный вечер в венском Гринцинге. В заключение вечера представители НАТО купили у разносчицы цветов и игрушек мне в подарок маленького заводного серого осла. На седле у осла написали «МБФР» — сокращенное название венских переговоров на английском языке. Все очень потешались по поводу этого ордена НАТО, выданного мне за заслуги в ведении переговоров.

Этот ослик до сих пор хранится у меня. Симпатичная игрушка. Но вместе с тем и символ — какими были все тогда ослами, полагая, что достаточно сдвинуть переговоры с места, и процесс пойдет, за первой договоренностью последуют другие.

Осенью, несмотря на сопротивление А. П. Бондаренко, я все же приехал на второй раунд переговоров. Первый заместитель министра В. В. Кузнецов сумел настоять на том, чтобы я был послан в Вену хотя бы еще на пару месяцев. Я, разумеется, был рад этому. Прежде всего я очень хотел показать Вену своей жене. Она в это время тяжело болела, была вынуждена уйти с педагогической работы и нуждалась в смене обстановки. Меня самого тянуло к переговорной работе и разоруженческой тематике. Заниматься дальше спорами с ФРГ по поводу Западного Берлина, писать проекты посланий Брежнева в ответ на очередную просьбу Брандта, выдуманную Баром, например о полете самолетом бундесвера в Берлин для укрепления позиций СДПГ в бундестаге, было не очень интересно. Из-за этой поездки в Вену я впервые серьезно повздорил с А. П. Бондаренко, который убеждал меня, что для меня лично нет никакого смысла работать «на дядю», то есть на главу нашей делегации в Вене. Но я и в Вене, и в Москве в любом случае должен был бы работать «на дядю», а в Вене было все же интереснее.

Германские дела к тому времени мне изрядно поднадоели. Я их знал вдоль и поперек. В материальном плане мы жили в Москве довольно трудно. Поэтому я несколько лет пытался сменить профиль работы. В те годы был большой спрос на кадры для работы в Африке. Людей туда загоняли нередко насильно. Я выразил готовность поехать добровольно. И получил тут же отказ. Управление кадров «добровольцам» не доверяло. Если человек из европейского отдела сам просился в Африку, значит, что-то тут было нечисто. Не помогли мне в последующий период и изученные французский, а затем испанский языки. «Немцу» было положено сидеть на германском направлении. В роли работника в какой-либо ненемецкой стране министр меня «не видел», хотя мое стремление сменить амплуа поддерживал П. А. Абрасимов, возглавлявший несколько лет всесильный отдел загранкадров ЦК КПСС.

По приезде в Вену мы поселились с женой в квартире в одном из домов у церкви «Мария ам Гештаде». Переговоры шли своим чередом. Писались речи, проводились встречи и приемы. К новому году жена вернулась в Москву, а я, оставшись один, начал раздумывать о перспективах. Прошедшие несколько месяцев показывали, что венские переговоры будут затяжными и, скорее всего, бесперспективными. Для такого прогноза были две весьма серьезные причины.