Анатолий Ширялин - Сага о великом гитаристе

В одном из таких состояний он разбил и растоптал гитару мастера Аликина, подаренную ему к его пятидесятилетию. Она в некотором роде была уникальной: на нижней палисандровой деке вырезан барельефный портрет Сергея. Можно как угодно осуждать подобный поступок, но у меня знакомый, совершенно уравновешенный по жизни человек, также растоптал свою гитару — не получалась растяжка в одном из аккордов.

Были, были курьезы. Как-то позвонил мне гитарист, и не ахти какой гитарный мастер, с жалобой на Сергея:

— Ты знаешь, меня вчера Орехов выгнал!

— За что же? — интересуюсь, зная хоть и добрый, но переливчатый характер Орехова.

— Да гитару я ему сделал и принес в подарок. Он осмотрел ее, попробовал, затем вернул мне, а меня выставил со словами: «Не переводи хороший материал»…

Забавный случай произошел с ним в Болгарии, где он пребывал на гастролях с одной известной певицей. После первого же концерта, когда Сергей выступил с сольным номером, номенклатурная публика о певице сразу забыла, а Орехова водили и таскали по всем приемам и банкетам. На одном из них он оказался на почетном месте рядом с нашим послом. Тот, выражая свое расположение к Орехову, все подливал ему в бокал, упорно предлагая выпить, а Сергей в тот момент «завязал». Посол же принимал отказы Сергея за издержки советского менталитета. Наконец Сергей не выдержал, вспылил и возмущенно воскликнул: «Да не пью я!» И послал посла несколько дальше посольства…

Он мог собраться, выложиться и сотворить невероятное, но не терпел тупого произвола и небрежности по отношению к личности артиста.

Она, жена его, Надежда Андреевна Тишининова, явилась к нему со своей нелегкой судьбой. Из провинциального Белгорода, без серьезных связей, с изломанным детством и юностью — семья ее была репрессирована, сослана в Сибирь и брошена с малыми шансами на выживание. Отсюда, может быть, и некоторая тяжеловесность характера, с практицизмом человека, привыкшего к неожиданным, не всегда ласковым сюрпризам жизни, с упорством в достижении цели, когда в жертву приносится изначальный романтизм. Она так же, как и ее будущий муж, в полной мере вкусила «радостей» скудного, неустроенного быта.

В Москве оказалась с цыганско-эстрадной группой. Эти группы принимались в городках и весях из-за цыганской, или чаще псевдоцыганской экзотики. Только так можно было подзаработать, ибо в Москве большинство не только ниш, но и ячеек основательно и давно заняты были понаторевшими в интригах «звездами», крепко оседлавшими те «дойные» места, а что в остатке, то тусовалось каруселью блатной иерархии чиновниками от искусства.

Она, уже не юная, чтобы с легкостью воспринимать игры в везенье-невезенье, оказалась в Москве. В огромном и беспощадном городе, сама по себе… Конечно, любовь — это прекрасно, но проза жизни тупа и настырна, подхихикивая, с идиотским смешком, тычет в твою сторону обрезком былых мечтаний…

И он, завороженный звуками гитары, смутно различал звуки окружающей жизни, полные невеселой трезвости…

Как поведала сама Надежда Андреевна, впервые она увидела Сергея на очередном грандиозном банкете, среди великого застолья, когда вино и дружба вкушаются в полной мере. Всем всего доставало, только Сергей, аккомпанируя себе на гитаре, пел романс на стихи Есенина «Клен ты мой опавший», и слезы лились из его глаз обильно и непроизвольно.

Что его так растрогало во время лихого пиршества?.. Какой отточенной интонацией полоснуло по душе?.. Сергей не был излишне сентиментальным и слез понапрасну не лил…

«Я тогда его почти не заметила, — поделилась Надежда, — хотя мне указали на него как на выдающегося гитариста. Затем мы встретились на репетиции… В перерыве он самозабвенно играл, будто бы для самого себя, но глаза его при этом сияли восторгом и радостью. Играл он что-то из Высотского, кажется, «Пряху»…

Через несколько дней мы поженились. Это случилось в 1965 году…»

Брак стремительно-внезапный, и потому поначалу скорее творческий союз, чем собственно брак. Явная «непритертость», когда не обозначены даже легким пунктиром слабости и достоинства жениха и невесты. Тут ситуацию должны бы разрешить дети, но их не случилось.

Говорят, нет детей — нет семьи. Устойчивой. У многих куча детей, а он или она идут на опохмелье после запоя любви и забывают, между тем, дорогу назад, в свой семейный рай. А есть пары и без детей, что лебеди, или «старосветские помещики»… Да что там — рецептура семьи самая сложная и дорогая…

Он же не только не был ловеласом, но и вообще плохо разбирался в тайнах женской души. Его могла привлечь красивая внешность. На время. Его могла привлечь юность. Для игры в загадки… Женская душа не гитара — гитару он знал неизмеримо больше.

Как признался мне, находясь с гастролями чуть ли не на Дальнем Востоке, после вечернего концерта, откушав дозу портвейна, или чего покрепче, гулял с девой по ночному городу. Оступившись, упал в глубокую яму, вырытую, как всегда, по случаю. Вдобавок сверху на него свалилось и нечто тяжелое, может, бревно. Сам, по причине потрясения и хмельного состояния, выбраться не смог. Только утром, с помощью той пассии, удалось освободиться из западни.

— А ведь не ушла, — сказал он с восхищением, — всю ночь просидела на краю ямы!..

Ах, Сергей Дмитриевич, жизнь тогда была другой! Много юмора, доброжелательности, открытости. Фон алчности и жестокости накапливался исподволь, вроде отдаленной грозы.

Наше амплуа — гулять с той девой всю ночь напролет, слегка соприкасаясь раскаленными от упоения руками. А уж если поцелуй — то сладостен до темноты в глазах… Конечно, возникала и телесная жажда, но стойкий и чистый романтизм побеждал все. Взбудораженная плоть могла и подождать. И она ждала…

От наших девочек веяло прохладой целомудрия, а не знойным ветром неоглядно-воспаленного распутства…

Как всякая супружеская пара, Сергей и Надежда ссорились. Всерьез или по пустяку. Ссора могла быть и публичной, что выдавало их взрывной и непосредственный характер. Кто себе на уме, прячет свои ссоры, чтобы достать их ко времени и в нужный момент, а на виду — голубки… Эта пара была не такой: эмоциональный взрыв с полным разрывом и несовпадением мнений, чтобы через час общаться как ни в чем не бывало. Он мог упрекать ее за неправильную фразировку. И мог быть правым, а может, и нет. Во-первых, у нее свое понимание той злосчастной фразы, а во-вторых, инструментальный музыкант все слышит несколько иначе, чем вокалист, может, более абстрагированно.

Упрекала и она его, когда, увлекаясь импровизациями в аккомпанементе, мог создавать для певца почти непреодолимые трудности. Хорошо, если рядом стоял другой гитарист, поддерживая точно выверенной гармонией. А если нет?..