Келли Френч - Джунипер [История девочки, которая появилась на свет слишком рано]

Анна-Мария продолжала показывать нам, как успокаивать ее с помощью голоса и прикосновений. Она сказала, что в инкубаторе младенец лежит неподвижно, из-за чего его мышцы напрягаются и могут возникнуть проблемы с дыханием. Когда руки Джунипер лежали вдоль тела, ей было некомфортно, словно они парили в воздухе. Анна-Мария показала нам, как сгибать колени Джунипер, подносить ее руки к лицу и подпирать ее тельце подушками так, чтобы оно принимало наиболее удобное положение.

Джунипер любила Анну-Марию. Я представляла, как она говорит: «Вот она меня понимает!» — и сладко засыпает.

Сэм был дома все лето. Он приходил к сестре каждый день, держал ее на руках, убаюкивал и развлекал неловкими историями про своего отца.

Линда, мама мальчиков, часто навещала Джунипер и ворковала с ней.

«Я бы хотела поближе познакомиться с ней, если вы позволите», — сказала она.

Майку тоже наконец-то удалось взять ее на руки. «Господи, — сказал он, впервые подняв ее. — С ней точно все будет в порядке».

К началу июля наш список дел выглядел следующим образом:

•Пережить роды

•Научиться дышать (сейчас в процессе)

•Восстановить кишечник

•Уговорить Трейси

•1000 г

•2000 г

•Отказаться от дыхательного аппарата

•Научиться обходиться без подачи кислорода

•Избавиться от трубок в груди

•Растворить кровяной сгусток

•Научиться есть

•Завести пони

•Победить пространство и время

На протяжении нескольких недель она носила кислородную маску СИПАП с маленьким пластиковым конусом, закрывающим ее нос.

Этот аппарат был похож на те, которые храпящие люди используют по ночам, чтобы сохранить свой брак.

В праздник Четвертого июля медсестра на минутку приподняла маску, и я увидела глубокие вмятины, оставшиеся от ремешков, удерживающих ее на месте. «Это останется навсегда?» — спросила я, а медсестра лишь хихикнула. В течение пяти-десяти минут я растирала руками лицо и крошечную голову Джунипер, пытаясь привести все в норму. Медсестра просто разрешила мне насладиться телесным контактом.

Пришла Диана.

«Вы видели, что ее перевели на полноценное питание?» — спросила она.

Я посмотрела на металлическую стойку капельницы, которая раньше была загружена под завязку, а теперь стала легче. Пакета с прозрачным жидким питанием не было. Все семьдесят дней Джунипер жила только на нем, что, вероятно, нанесло вред ее печени. Теперь она получала по трубке семь миллилитров грудного молока в час.

Вскоре Диана распорядилась добавить витамины и железо, а подачу октреотида постепенно сократить.

«Вам, пожалуй, уже нужно подумать о детском автомобильном кресле, — сказала она. — Ей не так долго осталось здесь находиться».

Я месяцами — нет, годами — ждала, когда появится повод купить автомобильное кресло.

Теперь, когда приближалась предполагаемая дата появления Джунипер на свет, Диана впервые сказала, что малышка, вероятно, все же покинет больницу. Я ощутила эйфорию, но вскоре это чувство сменилось волнением. Остаток дня мы с Томом были озадачены. Нас лихорадило, накатывали слезы.

«Что со мной такое?» — спросил Том.

Вечером мы уехали из отделения интенсивной терапии. Взяв нашу собаку Маппет и захватив ее любимый теннисный мячик, мы отправились на пляж Форт Десото, который являлся частью цепочки крошечных островов рядом с самой южной точкой округа Пинеллас.

Был будний июльский вечер. Австралийские сосны возвышались над песком рядом с мангровыми деревьями и юниолой метельчатой. Велосипедисты и роллеры проносились мимо старой крепости, палаточных лагерей и прокатов каяков. Собачий пляж находился чуть дальше и представлял собой участок чуть менее чистого песка, чем белая пудра, что покрывала более популярные участки береговой линии. Мы ушли на самый конец пляжа и стали бросать Маппет мяч, а она носилась за ним. Был сильный ветер, волны сталкивались друг с другом и наперегонки мчались к берегу. Уши Маппет развевались, она виляла хвостом и словно пританцовывала.

Пока я наблюдала за тем, как Маппет носится вперед-назад по пляжу, я поняла, почему мы упали духом. На протяжении нескольких месяцев мы измеряли время минутами и часами. Мы никогда не заглядывали вперед, не подвергали себя риску разочарований. Теперь все изменилось.

Надежды, которые мы так долго подавляли, переполняли нас.

Том крепко обнял меня.

Наступило третье августа. Предполагаемая дата родов.

Эта дата записалась у меня на подкорку, и наступление ее казалось мне очень важным событием. Однако вместо пухлого краснощекого новорожденного у меня был больной госпитализированный четырехмесячный ребенок. Тома не было в городе. Я не находила себе места.

С того момента у Джунипер было два возраста: реальный и предполагаемый.

Ей было уже 113 дней, но по развитию она соответствовала новорожденному ребенку.

Наша медсестра Кэрол-Тиффани прочла все мои эмоции на моем лице. Она отправила ассистентку по уходу за пациентами Брук в родовое отделение, чтобы привезти колыбель на колесиках. Мы с Брук раздели Джунипер и завернули ее в одеяло с рисунком из голубых и розовых отпечатков стоп. Именно такое одеяло можно увидеть на фотографии каждого американского новорожденного. Мы надели на нее шапочку, и та подошла по размеру! Затем взвесили ее: один килограмм восемьсот граммов. Сделали отпечатки ладоней и стоп. Диана подписала формальное свидетельство о рождении, а Брук прикрепила к кроватке Джунипер табличку с надписью: «С днем рождения меня!»

Я пыталась вообразить, что бы я чувствовала, если бы действительно родила ее в тот день, ничего не зная о прошедших четырех месяцах и не помня, каким слабым младенцем весом в полкило она была. Я бы отдала что угодно, лишь бы избавить ее от боли и позволить ей находиться в матке нужное количество времени. Я так хотела, чтобы медсестра положила ее мне на грудь, чтобы Том со слезами на глазах делал фото, услышать ее пронзительный и здоровый плач, заполняющий палату. Но нам с ней не дано было насладиться этим моментом. Отныне и навсегда мы стали другими людьми. Мы застряли в этой Небыляндии, где-то между маткой и внешним миром. Я узнала свою дочь с тех сторон, с которых лишь немногим матерям удается узнать своих детей. Я увидела, кем она была по самой своей сути. Я представляла ее пророщенным зернышком. Я была свидетелем ее силы и решительности. Я видела, как она меняет форму. Я видела, как она пробуждается.