Келли Френч - Джунипер [История девочки, которая появилась на свет слишком рано]

Мы с Брук стояли над ее колыбелью. Джунипер легко могла приподниматься на предплечьях, поворачивать голову и изучать мир. Она осматривала палату и улыбалась.

Я рассказала Брук обо всех ситуациях, когда я боялась, что Джунипер умрет. Брук кивнула. Оказалось, одной из ее обязанностей было помогать родителям, которые потеряли ребенка. Она делала отпечатки ручек и ножек умершего младенца, а затем дарила их родителям в расписанных вручную коробочках. По ее словам, коробки делали волонтеры. Внутри был маленький костюмчик, прядь волос, несколько фотографий. Брук называла шкаф, в котором хранился целый запас этих коробок, «Шкаф мертвых младенцев».

«Мне несколько раз говорили на всякий случай приготовить коробку для Джунипер», — призналась она.

Кровь отлила от моего лица, и я постаралась сделать так, чтобы Брук не увидела этого. Я была не против узнать горькую правду.

Через несколько дней Джунипер весила уже два килограмма триста граммов. Я сфотографировала ее, лежащую в инкубаторе рядом с пакетом сахара. Тем утром на обходе был доктор Жермен. На Джунипер была зеленая шапочка с двумя фиолетовыми помпонами. Доктор Жермен выглядел удивленным и гордым. Кто-то даже назвал ее чудом.

Теперь Джунипер питалась нормальным молоком. Его уже не нужно было обезжиривать. Чтобы оказаться на свободе, ей нужно было лишь научиться есть из бутылочки, прожить несколько дней без эпизодов апноэ и освоить дыхание без дополнительного кислорода.

Спустя день или два я зашла в фотосалон по пути в больницу и забрала из печати стопку фотографий. По ним можно было пронаблюдать, как она менялась c апреля по май и с мая по июнь подобно персонажу кукольного мультфильма. Мне было тяжело смотреть на ранние фотографии. Я хотела повесить их в палате, чтобы все, кто каждый день приходил к Джунипер, могли видеть, какой долгий путь она прошла.

Я планировала встретиться с подругой Шери в отделении интенсивной терапии. Когда я зашла в палату, специалист по дыханию возился с трубкой, идущей из носа Джунипер. Ей поступал сорокапроцентный кислород, а такой высокой концентрации давно не было.

«Только что был обход, — сказал он. — Вы опоздали на десять минут».

Медсестры не упомянули о каких-либо проблемах, когда я звонила с утра. Джунипер спала, одетая в пижаму с желтыми уточками и такую же шапочку. Заглянула медсестра и сказала, что врачи назначили рентген, но результаты еще не пришли.

Рентген?

За обедом мы с Шери обсуждали коллег и трудности на работе. К тому моменту как мы закончили обедать, я только и думала о том, чтобы поскорее оказаться в отделении интенсивной терапии. Я чувствовала, что что-то не так.

Когда мы вернулись, в палате стоял аппарат УЗИ, большой, как посудомоечная машина. Медсестра удивленно спросила специалиста:

— Когда успели назначить УЗИ?

— Только что, — ответил он.

Я посмотрела медсестре в глаза.

— Пожалуйста, узнайте, какого черта здесь происходит, — попросила я.

Но необходимость этого быстро отпала. Зашла доктор Стромкист. Вся палата словно оживилась.

Рентген показал, что с одной стороны в грудной клетке Джунипер скопилось более тридцати миллилитров жидкости. Хилоторакс вернулся. Доктор Стромкист собиралась выкачать жидкость с помощью шприца. Снова возникла необходимость в обезжиривании молока.

Нам с Шери пришлось выйти на время процедуры, а когда пятнадцать минут спустя мы вернулись, палата была полна людей.

Джунипер перестала дышать, и ее сердце остановилось.

Доктор Стромкист объяснила, что им пришлось надеть на Джунипер маску и вкачивать воздух в легкие.

Я онемела. Я думала, что все это в прошлом. Ее сглазили, и это не предрассудки. Джуни была так близка к выписке…

— По шкале от одного до десяти, — спросила я доктора Стромкист, — какова должна быть сила моего испуга?

— Четыре или пять, — ответила она.

Это был серьезный регресс. Он свидетельствовал о том, что мы слишком быстро ввели в ее рацион жиры, из-за чего в лимфатической системе снова образовалась брешь. Это значило, что ей придется остаться в больнице еще на несколько недель. А возможно и месяцев.

— Восстановление займет много времени, — сказала доктор Стромкист.

Некоторые младенцы отправлялись домой с предписанием питаться особой смесью. Некоторые даже умирали. Доктор не сказала ничего относительно Джунипер.

Каждый день, проведенный в отделении интенсивной терапии, был сопряжен с опасностью. Каждая медсестра знала хотя бы одну историю о том, как какому-нибудь младенцу оставалась всего пара дней до выписки, а он подхватывал инфекцию и умирал. Доктор Стромкист предупреждала, что у нас впереди еще много тревожных дней.

«Давайте поставим вопрос следующим образом, — сказала я. — К какому празднику она, возможно, вернется домой:

Хэллоуину, Дню благодарения или Рождеству?»

В ответ врач лишь улыбнулась и пожала плечами.

Когда Джунипер исполнилось пять месяцев, у нее из носа достали кислородные трубки. Теперь мы могли видеть ее лицо целиком: мягкие щеки, алый рот и удивленный взгляд. Она всем своим видом будто бы говорила: «А почему все плачут?»

Теперь, когда жидкость была устранена из ее легких, Джунипер дышала самостоятельно. Она все еще иногда забывала, как это делать, но ей это было дозволено.

Медсестры говорили, что дышать для нее — это все равно что учиться кататься на велосипеде без боковых колес.

Том говорил, что в этом деле главное не сводить глаз с дороги и чувствовать ветер в волосах. Она двигалась только вперед.

Вскоре из ее ноги достали и Бровиак. Все тоньше становилась связь с отделением интенсивной терапии.

В начале сентября медсестра по имени Кэрол помогла мне подготовить Джунипер к принятию ванны. Мы с Трейси уже обтирали ее губкой, но это должно было стать ее первым погружением в теплую воду. Кэрол сняла с Джунипер подгузник, отклеила датчики с груди, отсоединила провода и подала мне голого малыша.

«Что вы делаете? — спросила я Кэрол. — Она ведь отключена от мониторов».

Последний раз Джунипер была настолько свободной, когда медсестра из родильного отделения передавала ее Гвен в операционной. С того момента как Гвен поставила ей первую капельницу, она была все время подключена к аппаратам. Теперь же я могла взять ее на руки, как футбольный мяч, и поехать с ней на лифте. Вдруг я уроню ее? Вдруг она перестанет дышать?

«Вы наблюдаете за своим ребенком? — спросила она. — Просто не сводите с нее глаз».

Она знала, что никакие аппараты не могут сравниться с материнской интуицией. Кэрол прекрасно понимала, что мне необходимо было дать возможность научиться прислушиваться и доверять своему чутью. Мне нужно было побыть в роли родителя без наблюдения посторонних.