Петр Худяков - Путь к Цусиме

В походе жилось Павлу Степановичу совсем плохо, но он ни слова не писал об этом никому из родных, чтобы не тревожить их. Один только раз вдруг прорвалась и у него такая загадочная для них фраза: — "Ну, и упек же я себя!.."

Один из наших товарищей в письме ко мне передает такую сцену: "В феврале 1905 г., в Нози-бей очищали броненосцам их подводные части при помощи водолазов. Дошла очередь и до нашего корабля. К нему со всей броненосной эскадры пришли шлюпки с водолазами; с "Суворовскими" пришел Федюшин. В Училище у нас было с ним только шапочное знакомство, а здесь мы с первого же слова перешли на "ты". Я позвал его в мою каюту, которую занимал вдвоем с инж. — мех. N. — "Вот счастливец! Какая у тебя каюта!" сказал мне Федюшин. — "Ну, какая же у меня обстановка", говорю ему. — "Зато спать можно. A у нас ведь штаб; флагманские заняли не только всю верхнюю палубу, а и часть кают в батарейной. Живу я во внутренней каюте вместе с мичманом М. Вентилятора нет; как раз над машинами; и днем, и ночью там такая жара, что спать решительно невозможно… И я там не сплю. Приходится дожидаться, как разойдутся в кают-кампании; ну, с 12 часов и спишь до 5–6 утра. От хронического недосыпания чувствую себя совсем плохо". — "Ну, a если у тебя ночная вахта?" — Федюшин только молча развел руками"…

Писать неправду ему было очень тяжело, а потому, начиная с половины пребывания эскадры у Мадагаскара П. С. вдруг как-то смолк…

Последнее письмо Павла Степановича из бухты Камран от 8 марта было получено уже в конце мая 1905 г., после катастрофы. В этом письме он опровергает только сообщения о вымышленном газетами бое нашей эскадры с японской близ Аннамских островов; a о себе пишет подозрительно кратко и в таких общих выражениях, как "вполне здоров, чувствую себя превосходно, настроение прекрасное"…

В бою "Суворов", на котором работал П. С., очутился в самом жалком и беспомощном положении… Через три четверти часа от начала боя он вышел уже из строя и навсегда… Без руля, без всяких средств для сигнализации и с единственной уцелевшей у него к этому времени 12-дюймовой носовой башней, флагманский броненосец очень быстро после этого начал представлять собою в дальнейшем только мишень для японских снарядов; вся его боевая мощь была уже исчерпана… Он держался на воде, делал вид, что кому-то угрожает, кому-то помогает, но сам больше всех нуждался в помощи…

Когда был ранен адмирал и выведены были из строя на корабле его главные орудия, сила и значение броненосца сразу выдохлись; штабу нечего было и пытаться демонстрировать на нем "беззаветную храбрость и отвагу", выезжая на чужой спине. Дальнейшее стремление этого корабля быть ближе к месту боя решительно ничем не вызывалось, ничем не оправдывалось; боем он не руководил; нашим боевым силам он существенно не помогал, разве тем только, что был по временам той мишенью, которая привлекала на себя всю силу неприятельского огня… Достойную внимания ценность на корабле представлял в это время только личный состав его. Боевую инициативу и энергию этого состава можно было использовать и ввести в бой, пересадив его на один из самых быстроходных и сильных крейсеров; а всех раненых с "Суворова" надо было передать на другой более надежный крейсер, готовый отойти с ними в один из нейтральных портов. Но помощь к "Суворову" однако не приходила ни откуда… Он не шел к крейсерам; крейсеры же, поглощенные охраной транспортов, не шли к нему; а миноносцы "Бедовый" и "Быстрый" куда-то окончательно исчезли; по расписанию они должны были все время держаться на траверсе "Суворова" и немедленно подойти к нему, как только он выйдет из строя, чтобы снять адмирала со штабом и перевезти их на другой исправный корабль… Лишенный возможности управлять своим ходом, пылающий флагманский корабль, с которого все еще не был снят раненый адмирал, каким-то течением понесло потом к целому ряду новых испытаний, к совместному расстрелу его японским отрядом и… русским: головная часть нашего боевого отряда не узнала "Суворова", несомого со стороны Японцев… Прикомандированные к флагману миноносцы так и не появились выручать его… С доживавшего свои последние часы "Суворова", были сняты только адмирал и его штаб на случайно подошедший миноносец "Буйный", и без того обремененный большим грузом всей команды с "Ослябя", которую удалось ему подобрать в самом начале боя. Пока адмирал и его штаб оставались на давно уже потерявшем свою боевую мощь и значение броненосце, между чинами штаба там не происходило никаких деловых совещаний, вызываемых ходом событий, и не последовало никаких указаний и распоряжений для штаба со стороны адмирала. Пересесть ли адмиралу на другой боевой корабль, этот вопрос в первый раз возник только после перегрузки адмирала на миноносец "Буйный"… Но ответ на этот вопрос получить сразу было нельзя: адмирал был в это время без памяти… А время шло… "Буйный" догнал уходившие на север остатки нашей эскадры. Было отдано распоряжение о том, что командование эскадрой передается Небогатову. Был найден наконец один из беглых миноносцев — "Бедовый"… После этого его будто бы вернули назад от уходившей на север эскадры, чтобы он разыскал "Суворова" и снял оставшихся на нем людей [344]… Мудрое в мудреное поручение… "Бедовый" не узнавал "Суворова" и за несколько часов раньше, когда он все-таки еще походил сам на себя, а тут и этого не было; и надо было идти к "Суворову", вокруг которого в это время носились стаи японских миноносцев. Понятно, что "Бедовый" его… "не нашел" и вернулся обратно к главным нашим силам, уходившим на север… "Суворову" могли бы во время боя оказать помощь лишь крейсеры, но… это не входило в их задачу; он, страдающий, их не интересовал и в начале боя; ничем не помогли ему, еще сильнее страдавшему, и в середине боя; совсем не интересовал он их и в конце боя, когда вся оставшаяся у вас боевая сила эскадры двинулась на север… "Суворов" был в это время уже один среди чужих… Спасать людей с добиваемого Японцами корабля было некому… Через два часа от начала боя русские броненосцы начали принимать "Суворова" за чужой корабль, а Японцы до конца боя узнавали его; все они сознательно, непрерывно и ожесточенно нападали на него. Сначала на нем было сосредоточено внимание всей боевой мощи японской эскадры, потом стало довольно обстреливать его легкими крейсерами, и наконец к нему можно было подступить и с одними миноносцами… Но потопить его оказалось не так-то легко. Руль у него давно уже не действовал, но машины были, очевидно, в исправности. Корабль все еще делал какие-то предсмертные эволюции, все еще ускользал от вражеских мин… Машины на корабле продолжали работать, но минуты их действия были сочтены… И наконец "Суворова" не стало…