Петр Худяков - Путь к Цусиме

15 мая 1905 г., около 10 ч. утра, броненосцы "Николай I", "Орел", "Апраксин" и "Сенявин", будучи настигнуты в Японском море, близ Корейского пролива, японской эскадрой, без боя спустили перед неприятелем флаг и были отведены в плен. При производстве по этому делу предварительного следствия выяснилось, что сдача наших судов произошла так:

14 мая, около 6 ч. вечера, миноносец "Буйный", принявший тяжелораненого адм. Рожественского, поднял снгнал: " Адмирал передает командование адм. Небогатову ", а некоторое время спустя, миноносец "Безупречный", пройдя вдоль линии наших судов, передал семафором, что адмирал предписывает эскадре взять курс на Владивосток. В течение вечера и части ночи суда наши подвергались непрерывным минным атакам. Офицеры и команды были донельзя утомлены и почти не спали. К утру в составе эскадры адм. Небогатова оказались только брон. "Николай I", "Орел", "Апраксин" Сенявин" и крейсер "Изумруд". Остальные наши корабли частью погибли, частью же отстали и укрылись в нейтральные порты. На рассвете на горизонте появились дымки, и часов около 8 утра японские суда обрисовались ясно. Часть неприятельских кораблей, которых собралось до 28, обогнув нашу эскадру, взяла ей на пересечку курса и к 10 час. окружила ее со всех сторон. Безвыходность положения стала для всех очевидной. Все ждали приказаний, готовые исполнить последний свой долг. Орудия заряжались и наводились. Роковая мысль о сдаче, однако, зародилась. Часов около 9 утра кап. 1-го р. Смирнов высказал флаг-кап. Кроссу, что, по его мнению, остается сдаться, и просил доложить об этом адмиралу. Кросс прошел в боевую рубку и передал адмиралу на ухо слова Смирнова. "Ну, это еще посмотрим", — сказал адмирал; но через некоторое время он потребовал к себе командира, который, видимо, и убедил адмирала в необходимости сдачи. Сообщив затем чинам штаба о безвыходности положения, адмирал приказал поднять белый флаг и сигнал о сдаче. По настоянию старшего офицера, кап. 2-го р. Ведерникова, адмирал созвал затем офицеров и объявил им о принятом решении. Установить в точности все происходившее на этом совещании свидетельскими показаниями не удалось.

Квартирмейстер Туров и матрос Киреев удостоверили, что на совещании этом первым высказался за сдачу командир. Большинство офицеров, по словам врача Виттенбурга и квартирмейстера Родионова, молчало, и только немногие, и в том числе мичман Волковицкий и прапорщики Шамие и Балкашин, стояли за бой или уничтожение броненосца. Длилось совещание недолго. Японцы открыли по флагманскому кораблю огонь и заставили всех разойтись по местам. Сигнал о сдаче, набранный, по свидетельству кондуктора Гаврилова, флаг-кап. Кроссом и лейт. Глазовым, был поднят еще до созыва офицеров после первого предварительного совещания адмирала с командиром и чинами штаба. Открыв огонь, неприятель продолжал сближаться. Сигнальщик Максимов говорит, что первые выстрелы были произведены Японцами с расстояния около 60 кабельт., а последние — с 25 кабельт. На выстрелы адмирал приказал не отвечать. Лейт. Жаринцев, по возвращении с совещания, распорядился поэтому повернуть орудия в сторону, противоположную неприятелю, а лейт. Северин приказал сигнальщику Богоненко просемафорить "Орлу", что "Николай I" окружен неприятелем и сдается. Невзирая на поднятый сигнал и белый флаг, Японцы не прекращали стрельбы. В течение каких-нибудь 10 мин. броненосец получил до 6 пробоин. Адмирал, по свидетельству сигнальщиков Степанова, Киреева и Терентьева, распорядился тогда поднять японский флаг. Стеньговые и кормовой флаги были, по свидетельству кондуктора Гаврилова, спущены ранее, при первом же неприятельском выстреле. Весть о сдаче быстро разнеслась по броненосцу и произвела удручающее впечатление. По словам санитара Завеева, вся почти команда негодовала. Нижние чины и офицеры плакали. Многие требовали затопления или взрыва броненосца. Находились на это дело и охотники, но старший офицер, кап. Ведерников, возражавший сначала против сдачи, доказывал, что раз японский флаг поднят, что-либо предпринимать уже поздно.

Говорили офицеры и о затоплении, и о взрыве, но от слов к делу никто не переходил. Машинист Петров, узнав о сдаче, хотел было открыть кингстоны, но старший инженер-мех. Хватов закричал на него и выгнал на верхнюю палубу. В машине хотели взорвать цилиндры; Хватов остановил это распоряжение, а младшие механики Дмитраш и Бекман запретили машинной команде портить др. имущество. Командир, по свидетельству матроса Осипова, приказал позвать к себе ревизора, мичмана Четверухина, и поручил тому раздать офицерам судовые деньги. Адм. собрал затем команду и обратился к ней с речью, в которой высказал, что он решился на сдачу ради спасения свыше 2,000 молодых жизней. По свидетельству матросов Шевченко, Сипайлова, Пестова и Дюка, часть команды была сдачей довольна и одобряла действия адмирала. Около 11 час. к борту "Николая I" подошел неприятельский миноносец, который пригласил адмирала со штабом на японский флагманский корабль "Миказа", а на "Николае I" оставил стражу. Адм. Того спросил адм. Небогатова, на каких условиях сдается эскадра, на что адмирал Небогатов ответил, что никаких условий он ставить не может, но хотел бы, чтоб офицерам и нижним чинам было сохранено их имущество, и чтоб офицерам было разрешено на честное слово возвратиться в Россию. Адм. Того, со своей стороны, потребовал, чтобы суда с момента сдачи порче не подвергались, и предложил адм. Небогатову собрать на "Николае I" командиров и объявить им об условиях сдачи. Возвратившись на свой корабль, адмирал потребовал к себе командиров и протеста с их стороны не встретил. Часть офицеров и команды была затем свезена на японский корабль "Фуджи". Среди оставшихся на "Николае I" произошла полная деморализация; команда перепилась…

Чтение обвинительного акта тянулось три часа.

На вопрос о виновности, Небогатов и все остальные штаб- и обер-офицеры виновными себя не признали. Лейтенант Шишко I и мичман Кульнев признали себя виновными в том, что не оказали открытого сопротивления предложению о сдаче.

После опроса подсудимых приступили к оглашению показаний не явившихся свидетелей. Показания крайне разноречивы и вызвали протесты обвиняемых.

Из числа 198 свидетелей нижних чинов матросов явилось всего только 10. Главные свидетели, высшие представители морской бюрократии, не были вызваны ввиду отказа суда.

Во второй день суда, по соблюдении ряда формальностей, суд приступил к слушанью объяснений адмирала Небогатова, которое и составляет важнейший момент всего процесса. Объяснение адмирала сводится к следующему:

"Николай I" начал бой, занимая девятое место в строю. Через 3/4 часа, по выбытии из строя броненосца "Ослябя", его отряд занял место второго военного отряда. Броненосец "Николай І" очутился пятым в строю, a по выбытии "Суворова" из строя, броненосец этот очутился четвертым; еще через час, по выбытии "Александра III", оказался третьим в строю и последнюю четверть часа боя, после гибели броненосца "Бородино", сражался уже вторым и окончил дневное сражение, заняв место головного, поставив за собой броненосец "Орел" и два минных крейсера. Атаку неприятеля отбивал, будучи во главе отряда. Утром, около 10 часов, отряд оказался окруженным со всех сторон всем неприятельским флотом, участвовавшим в сражении накануне, в числе 28 судов, не считая миноносцев, причем неприятель держался на расстоянии, недосягаемом для орудий броненосца "Николай I", а малочисленная крупная артиллерия броненосцев "Орел", "Апраксин" и "Сенявин" отчасти уже искалеченных в бою накануне, хотя и могла бы добросить свои оставшиеся снаряды, но недоброкачественность их и плохая стрельба с нашей стороны, что ясно показал бой накануне, несомненно, не нанесла бы никакого вреда неприятелю, между тем, как тот в какие-нибудь четверть часа, без всякого сомнения, уничтожил бы не только все суда отряда, но и весь личный состав его. Одним словом, отряд находился в условиях, предусмотренных законом в ст. 354 морск. уст., которая при данных обстоятельствах предписывает употребить все возможные средства для спасения команды вплоть до сдачи судов. Основываясь на этой статье и не имея решительно никаких средств для исполнения требований закона спасти команду без сдачи, Небогатов решился на сдачу судов, считая в то же время, что никакой — ни Божеский, ни человеческий закон не разрешают отнимать жизнь, дарованную законодателем, и при том без всякой пользы для России".