Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

Тогда-то и стал он чаще думать о боге. Потому что это был единственный выход, потому что лишь бог давал полный ответ.

«Да, ему, всевышнему, посвящает человек все высокие дела и мысли свои», – понял тогда Фридрих, ощущая сладкое волнение от этого внезапно открывшегося ему ответа.

Мысль эта была обыденна, ее без конца повторяли и отец, и пастор, но теперь он открыл ее сам. Она стала как бы его собственностью, глубокой тайной, и поверить ее можно было только ближним друзьям.

Даже Греберы, дети пастора, удивлялись его внезапной религиозности.

– От сомнений в вере не застрахован никто, – сказал как-то раз старший брат Вильгельм, когда они гуляли вдоль Вуппера.

Был конец февраля, и после неприятной слякотной погоды настали мягкие солнечные дни. Солнце грело лица, они шли зажмурившись и разговаривали о жизни.

– От сомнения в вере не застрахован никто. У любого бывают периоды искушения неверием, – повторил старший брат.

– Религия – дело сердца, у кого есть сердце, тот может быть благочестивым, – ответил, волнуясь, Фридрих. – Если благочестие коренится в рассудке, это не благочестие, а расчет.

– Что же тогда по-твоему наука о религии?

– Истинному благочестию доказательства от разума чужды, оно питается голосом сердца, – ответил Энгельс, и братья даже переглянулись.

– Ты говоришь, как средневековый догматик, – сказал старший Гребер. – Все современные достижения науки подтверждают истинность писаний, и уже поэтому они полезны.

– А как же свободная воля? – спросил Бланк немного невпопад. Последнее время он любил говорить о свободе.

– Бог наделил свое творение свободной волей, свободой выбора, – ответил Фридрих. – Человек волен выбрать любую сторону. Истинное благочестие как раз в том и заключается, что из любви к господу мы не используем во зло эту свободу.

Такие и похожие разговоры происходили у них часто.

И даже отец, увлеченный раздорами с братьями, даже он наконец с удивлением отметил странные перемены в сыне.

– Мне нужен компаньон, продолжатель дела, а не благочестивый пастор, – сказал он фрау Элизе после возвращения из кирхи с воскресной службы. Говорил он нарочито громко, чтобы слова его долетели до старшего сына.

Но сын писал стихи, посвященные спасителю, а в час конфирмации удивил всех педагогов и соучеников искренним своим волнением.

На конфирмации при церковном благословении ему было дано изречение: «Забывая прошлое, простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести высшего звания во Христе Иисусе». Так писал святой апостол Павел в послании к филиппийцам, и теперь это изречение должно было стать руководящей нитью в жизни Фридриха.

И Фридрих много раз перечитывал ту, третью главу из послания. Особенно близкими ему были слова: «…берегитесь злых делателей» и другие: «…что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою… для него я от всего отказался, чтобы приобресть Христа».

«Я также, – думал в те недели Фридрих. – Я должен пожертвовать тем, что мне дороже всего, пренебречь всем, что я считал своими величайшими радостями, ради счастливой готовности молиться».

И уже как-то само собой получилось, что он не ходил вместе с Клаузеном, не брал у него книги.

Да Клаузен и сам заметил, что Энгельс, любимый ученик, стал избегать его. Он даже подошел к Фридриху, отвел в сторону и, положив руку на плечо, спросил участливо:

– Фридрих, дорогой, я вижу, что с вами происходит что-то необычайное, но что?

Фридрих, заглянув учителю в глаза, ответил ему со счастливой улыбкой:

– Просто я стал ближе к господу, господин Клаузен.

– Это бывает в вашем возрасте с искренними, увлекающимися натурами. – Клаузен вздохнул успокоенно. – Но у многих скоро проходит.

И верно, постепенно упоение молитвами, сладостным ощущением истинной веры стало затухать, приходить все реже.

Фридрих заметил это лишь тогда, когда его вновь начали раздражать поучения пастора в церкви.

Заметил и ужаснулся. И вечером решил помолиться подольше, но почувствовал утомление, скуку и отправился в постель.

И пришел последний, выпускной класс.

Прежде, даже полгода назад, будущее казалось далеким и неясным. Теперь же все в классе полюбили обсуждать свое будущее.

Это было приятно – спорить о различных преимуществах университетов. В Бонне – настоящая свобода, бурлящая, веселая буршеская жизнь, студенческие пивные, дуэли. Берлин – академичнее, строже, но там глубже знания, там гегелевская школа философии, зато – беднее ландшафты.

Еще приятнее было уже сейчас ощущать себя свободным студентом, гулякой, дуэлянтом, участником опасных пирушек.

Фридрих собирался в Берлин, изучать право, и едва представлял себя в будущей жизни, как от счастья кружилась голова.

Об университетском будущем он советовался с мамой, с доктором Ханчке.

– Другого и выбора быть не может, – говорили они, – конечно, образование правоведа. Оно дает и филологические знания, к которым так стремится Фридрих, и твердую почву под ногами.

Были первые дни сентября. Отец как уехал в июле в Англию, так и не возвращался. Все готовились к гимназическому вечеру, а Фридрих был уже готов. На древнегреческом он написал гекзаметром большое стихотворение: «Поединок Этеокла с Полиником».

И Клаузен, и доктор Ханчке говорили, что стихи эти не постыдились бы подписать своим именем знаменитые поэты древности.

В последние месяцы из гимназистов сложился кружок.

Там кроме Фридриха были все те же братья Греберы, Бланк и еще человек шесть. Чаще они собирались у Греберов, особенно когда родителей дома не было. Рассаживались по-взрослому в кресла, закуривали толстые сигары, потягивали пиво и читали друг другу свои стихи. Фридрих играл им на клавесине сочиненные недавно пьески и песенки, друзья подхватывали их хором. Иногда также хором они распевали знаменитые буршеские песни о крошке Мари, о развеселой Вирджинии. И лишь они, кружковцы, знали, что карикатуры, которые печатали иногда вуппертальские газеты без подписи, анонимно, тоже рисовал их Фридрих.

Гимназический вечер прошел с блеском, Фридриху аплодировали больше всех.

– Вы поэт! У вас большой, настоящий поэтический талант, – возбужденно говорил Клаузен после чтения стихов. – Я не боюсь сказать это только потому, что уверен в вас. – После конфирмации Клаузен снова был с Фридрихом на «вы». – И я прошу, – говорил он сейчас, – я прошу вас, Фридрих, развивать свой талант и дальше. Поверьте, в Германии купцов и адвокатов много больше, чем поэтов, и мне так хотелось бы не видеть вас среди первых! Хотя опыт Фрейлиграта и доказывает, что можно быть талантливым поэтом, оставаясь хорошим конторщиком… Да, вы знаете, ведь Фрейлиграт переехал в Бармен! Я как раз сегодня имел честь познакомиться с ним. Во всех отношениях приятный человек.