Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

Предосторожность была разумна. Разгневанные филистеры могли отомстить родственникам.

В конце концов, если стихи сами выливаются на бумагу, то разве сдержишь их?

Даже за конторкой, когда письма к друзьям и сестре были написаны, а дела выполнены, он сочинял стихи.

Но все события последних месяцев были внутренним, личным, о чем в огромном Бремене не догадывался ни один человек. Разве что хромой продавец в книжной лавке мог понять, – книги, которые брал у него Фридрих, точно складывались в список запрещенной в Пруссии литературы.

Были вечера, когда Фридрих шел в клуб. Там собирались молодые приказчики, конторщики, практиканты.

– Дружище Фред! – радовались они, когда он входил. – Присаживайся сюда и скорей показывай усы!

На стол грузно опускалась кружка тягучего темного пива, и все в компании вглядывались в усы Фридриха, потому что именно он и подговорил их отращивать усы назло бритым филистерам.

И теперь тот, у кого за месяц усы вырастут меньше всех, должен был выставить компании по три кружки пива.

Они недавно учились в гимназиях и мечтали об университетах, о разудалом студенческом мире. И хотя теперь сутулили спины в конторах, все равно вырвались из семей и наслаждались волей.

По вечерам в своем клубе они пили пиво за широкими столами и, обнявшись, дружно раскачиваясь, распевали лихие студенческие песни. А без Фридриха пение шло хуже, потому что как раз он-то и организовывал их, дирижировал ими, как раз к его-то голосу они и подравнивали свое пение.

А потом он незаметно отсаживался за другой стол, где лежали английские, французские, шведские и португальские газеты. Он читал их легко. Но тут кто-нибудь из приятелей снова звал:

– Фред! Иди же к нам! Как там начинается песня про маленькую Мари?

И Фред вновь подсаживался к ним, и снова они пели, а потом Фридрих рассказывал очередную забавную историю, как в Америку отправили партию окороков и приписали: «12 окороков съедено крысами». А получателю было невдомек, что те крысы – молодые конторские служащие.

И все дружно хохотали над этой историей.

А тут часы били половину одиннадцатого, и пора было подниматься, расходиться по домам.

И Фридрих тоже уходил. Он направлялся к церкви святого Мартина, а там рядом и пасторский дом. Он старался не скрипнуть дверью, но молоденькая служанка все равно слышала, выглядывала из своей комнаты и, увидев развеселую физиономию молодого пансионера, игриво грозила пальчиком.

Фридрих скрывался в своей крепости, распахивал окно, потому что ночи были теплые, и садился за чтение или писал письмо Фрицу Греберу, сразу на восьми языках, начав с древнегреческого и латыни, а потом перебирая современные, европейские.

И утром с семи до половины девятого он читал тоже, сидя в садике на скамье. А потом наскоро выпивал кофе и бежал в контору.

Среди почты для консула Фридрих увидел письмо отца.

Консул читал его в конторе при Фридрихе, а потом улыбнулся и покачал головой.

– Такие уж мы все, – сказал он, – едва выбьемся в буржуа, сразу хотим выглядеть аристократами… Отец ваш советует вам завести лошадь и заняться верховой ездой. Все расходы он готов оплатить. Я скажу Вилли, он поможет подыскать вам лошадь.

Сын Лейпольда, двадцатитрехлетний важничающий Вилли, посоветовал Фридриху брать лошадей у родственника Деркхима.

– Он знает, что Деркхим служит в нашей конторе, и надувать вас не станет.

У Вилли Фридрих взял и первый урок верховой езды.

Урок кончился плачевно. Фридрих решил показать лихость и, подскакав к конюшне, моментально остановил лошадь. Лошадь стала, но Фридрих свалился в грязную жижу. Хорошо, что рядом был Везер, а берег почти пуст.

На другой день хозяин конюшни предложил Фридриху пожилую кобылу, но тот выбрал снова вчерашнего легконогого коня.

Два воскресенья он не слезал с него. И наконец научился сидеть легко, расслабив тело. Даже Вилли, подъезжавший к конюшне, удивился:

– А вы уже ловко сидите!

– Ваша школа, – засмеялся Фридрих.

В Бремен из Бармена приехал такой же практикант Рихард Рот. Отец его тоже был фабрикантом и послал сына стажироваться в торговом деле.

Рот всегда был веселым покладистым малым и едва увидел Фридриха в клубе, обрадовался, бросился обнимать его.

В воскресенье они решили съездить верхом на экскурсию в Бременскую Швейцарию.

Утром Фридрих раскрыл было книгу Шлейермахера, уже первые строки поразили его, но надо было собираться.

За город двинулась вся зажиточная публика. В колясках с откинутым верхом, в закрытых, но с распахнутыми оконцами ехали молодые девушки и дамы. Рядом гарцевали бравые наездники, те, что по будним дням были коммерсантами и торговыми служащими.

– Фридрих, вы легко сидите на лошади, у меня так не получается, – говорил Рот.

Это было приятно слышать, хотя бы и потому, что Рот уже и в прошлом году учился верховой езде.

– И посмотрите осторожно налево, на вас загляделась молодая особа из голубой коляски.

Фридрих приосанился. Когда тебе восемнадцать лет, когда ты легко и красиво сидишь на лошади и сам это ощущаешь, то, конечно же, приятно, если на тебя смотрят молодые особы.

Бременская Швейцария Фридриха не удивила. Это были обычные песчаные дюны, поросшие редким невысоким лесом. Среди деревьев устраивались на пикники те, кто успел приехать раньше.

Фридрих и Рот решили съездить в соседний город.

Они ехали не спеша, разговаривали.

– Как там поживает Фрейлиграт? – спросил Фридрих.

– А, это тот самый конторский служащий, который пишет стихи? Что это вы так им заинтересовались?

– Как-никак известный поэт и поселился в нашем городе.

– Говорят, хочет бросить службу и уехать. Только на что он будет жить – не представляю. Другой бы за это место держался…

Разговор о литературе Фридрих больше не продолжал.

Город уже был недалек, когда из-за горизонта на небо стала наползать тяжелая сизая туча. В попутных колясках спешно поднимали верх. Многие стали заворачивать лошадей назад.

Гром грохотал уже рядом, а потом ударил ливень.

На Фридрихе была лишь легкая одежда для жаркой погоды, и она мгновенно вымокла.

Они тоже повернули коней назад и стали их поторапливать.

На обратном пути Фридрих промокал несколько раз, и одежда успевала высыхать до нового дождя.

– Прогулка была странна, но интересна, – смеялся, прощаясь, Рот, после того как они отвели лошадей в конюшню. – Интересна хотя бы тем, что одежда ваша высыхала так же мгновенно, как и промокала. Вы и сейчас сухой, а я – посмотрите – мокрый.

– Такое бывает, сударь, – объяснил владелец конюшни, родственник рыжего Деркхима. – Такое бывает, когда у человека много внутреннего жара.